Повести и рассказы
Шрифт:
— Выходила, — ответила она и замолчала, задумчиво ссутулившись над столом, потом выпрямилась и стала рассказывать: — Ты его не знал, он приезжий был. Я его, можно сказать, пожалела, он инвалид, с одной ногой ходил, пожалела и взяла к себе в дом. А потом тысячу раз покаялась. Сначала все ничего было, пока не пил, а потом запил. — Она вздохнула и отставила от себя стакан. — А напьется — известное дело, скандалы, лезет драться. Ревновать меня вздумал. Да разве мне до мужиков было? День и ночь работала — сам знаешь, времечко тогда не сладкое стояло — давай и давай. Какие уж тут мужики — придешь без рук, без ног, а утром опять иди. Ну да ладно, чего уж теперь об этом…
— Рассказывай, рассказывай!
— Мальчишку невзлюбил, — вспомнила она. — Того, от Ивана, а с ним у меня не было ребят. И то ему неладно, и другое неладно. Измотал всю. Я как дура терпела, думала, может, наладится — нет, дальше хуже, дальше хуже. Сколько можно терпеть? Раз поднялся он на меня, я и не вытерпела. Чем такой мужик, уж лучше без мужика жить, правда?
Николай не ответил.
— Спокойней, — сказала она. — И вот с той поры я одна. Сватались ко мне, да я уж больше не стала судьбу пытать — хватит. Два мужика было, а по-доброму одного надо. Уж если сразу не повезет, то потом и не жди, чтоб повезло. А я и одна неплохо живу, сама себе хозяйка, ни попреков тебе, ни побоев. Никто обо мне худого слова не скажет, как я жила. Парня вырастила, он теперь уж взрослый, в прошлом году женился. Ну вот, всю жизнь я тебе рассказала.
— И правильно сделала, что рассказала.
— Ой, а я уж пьяненькая-пьяненькая стала. — Анна зажмурилась и, улыбаясь, замотала головой. — Чего доброго, упаду тут у тебя. Я ведь не часто пью, разве что по праздникам. Соберемся с бабами, поплачем, песни попоем — все вместе. Ты-то как? — спросила она. — Я болтаю, болтаю, тебе и слова не даю сказать. Семейный или, может, в холостяках ходишь?
— Семейный. Куда от этого денешься?
— А баба-то здешняя?
— Нет, я ее с Украины привез.
— Смотри-ка ты! Здешние, выходит, не по вкусу пришлись?
Он сказал, глядя ей в глаза:
— Была одна, которая пришлась по вкусу, да она мне отказала.
— Ладно тебе. Чего уж теперь об этом говорить?
— К слову пришлось, вот и сказал.
— Все сердишься на меня?
— Нет — зачем? Вот еще не хватало мне — сердиться на тебя!
— Сам видишь, как у меня все получилось, — сказала она.
— Вижу.
— Ну вот.
Они замолчали. Анна, помаргивая, зачем-то еще раз оглядела комнату, потом положила ладони себе на лоб, опустила голову.
Николай тронул ее за плечо.
— Ну, чего ты?
— А? — Она подняла голову. — Так просто. Чего-то нашло.
Он придвинул свой стул поближе к ней.
— Коля, — сказала она, — наливай, а. Давай вспомянем с тобой Ивана.
Он смотрел на нее, словно решая, наливать или нет. Потом все-таки налил.
— Чокаться нельзя, — предупредила она и залпом выпила.
Они немного помолчали — ровно столько, сколько полагается в таких случаях молчать.
— Хороший он был, — чуть слышно сказала потом она. — Я его до самой смерти помнить буду.
— Мне как написали про него, я с неделю сам не свой ходил, — отозвался Николай. — Мы с ним были самые лучшие товарищи, ты же знаешь. Даже когда вы сошлись, я на него не злился. На тебя злился, а на него нет.
— Мы как голубки жили, — сказала она. — Не знаю, как бы дальше было, но пока его не забрали, мы весь год жили, честное слово, как голубки.
— Вы хорошо жили, я помню.
— Я при нем ни на кого и глядеть не хотела.
— И меня ты не любила, — сказал Николай.
Анна недоуменно взглянула на него.
— Не надо, — попросила она. — Зачем ты это? Ты же знаешь, я тебя до него любила, я и замуж за тебя собиралась. А тут он. Ты не сердись на меня.
— Чего мне теперь на тебя сердиться?
— Не сердись, не надо. Я ведь не со зла.
— Хватит тебе.
— Больше не буду, — покорно согласилась она и вдруг засмеялась, прикрывая рот рукой. — Мой-то инвалид, — сквозь смех сказала она, — ну, с которым я жила, он меня и к Ивану ревновал. — Она перестала смеяться. — К убитому. Вот чума!
— А ты все такая же, как была, — сказал Николай. — Постарела, а характер такой же.
— А что?
— Да так, ничего.
— К чему ты это сказал-то?
— К тому, что я бы на тебе и сейчас женился.
— А давай. — Она выдержала его взгляд. — Я согласна.
— Давай.
— Не возьмешь, — задумчиво произнесла она. — Я-то пойду, да ты не возьмешь. Вот и считай, что мы с тобой теперь расквитались.
— Возьму, — сказал он. — Хоть сегодня.
— Сегодня-то возьмешь, — усмехнулась она. — На ночь возьмешь, а завтра выгонишь. Не знаю я, что ли? Нет уж, не перепадет тебе.
— Смотри-ка, какая ты!
— А вот такая. Какая есть, такая и есть. Пьяная я, — прикрывая глаза, сказала она. — Пьяная-пьяная. Видел бы меня сейчас Иван, уж он бы мне за-да-ал.
— Чего это ты все Иван да Иван? Ивана теперь не воротишь, а легче тебе от этого не станет.
— И правда, чего это я все Иван да Иван? Ты не сердись на меня.
— Да дело не в этом, — с досадой ответил он.
— Я какая-то ненормальная стала. То кажется, все хорошо, все ладно, а то вдруг вспомню про судьбу свою, и плачу и плачу. Проплачусь — опять все хорошо. Живу, будто меня через день в воду окунают, а через день выставляют на солнышко сушиться. А теперь думаю: жизнь моя прошла, плохо ли, хорошо ли, а прошла, и ждать больше особенно нечего. Раньше было страшно о таком подумать, а теперь ничего, привыкаю, привыкла уж, считай. Так-то лучше. Хвастаться мне в своей жизни нечем, а жаловаться тоже не хочу и мачехой называть ее не стану. Что было — все мое.
— А если бы ты вышла за меня? — все-таки спросил он.
Она замерла, словно прислушиваясь к себе, неопределенно пожала плечами.
— Не знаю, Николай. Не могу загадывать. Ты вот живой, здоровый. — Она протянула руку и дотянулась до его плеча. — Ничего не знаю, Коля. Наверно, мы с тобой бы так и жили. Зачем теперь об этом говорить?
— Ты хоть вспоминала меня?
— Я все больше Ивана вспоминала. Ты не сердись, он муж мне. Может, теперь буду вспоминать, после сегодняшнего.