Повести, очерки, публицистика (Том 3)
Шрифт:
– Как это?
– заинтересовался Кочетков.
– Да дело нехитрое. Покупали разную негодную бумагу. Тетради там исписанные, старые газеты, бумажную обрезь - и в котел. Варили с клеевой водой и размешивали, чтобы как жидкая каша стала. К этому прибавляли мелу, а то и глины. Получалось тесто, папье-маше называется. Им - этим тестом - и набивали разные формочки. Бывало и проще делали, без котлов. Вымажешь форму маслом и набиваешь ее размоченной в клеевой воде либо в клейстере бумагой. Как попало... Половинки склеят, выкрасят, отлакируют
– Видал. Раньше их много было, а теперь что-то не часто видишь.
– Перестали, видно, делать. Кто первый успел, так большие деньги нажил, а потом чуть не все кинулись на это ремесло, игрушки и вздешевели. Из-за бумаги тоже стало трудно. Один у другого отбивал. Это еще до революции так-то, а теперь негодную бумагу, я слыхала, всю на фабрики сдают.
– Слушай, а ты не видала, как бумагу делают?
– Нет, не случалось. Знаю, что из тряпья. Тоже разваривают в котлах, отбеливают чем-то и черпают ситами особыми. Вода стекает, а разваренное тряпье остается тоненьким таким слоем... Как бумажный лист. Теперь, говорят, из дерева научились делать. И машинами, а не ситами.
– Из какого дерева?
– Из всякого будто.
– Из этого леса? Скажешь! Ха-ха-ха, - засмеялся Кочетков.
– Тоже разварят его? а? Мне приходится березу загибать на рамы к коробьям, так я знаю, как лес-то разваривать. Паришь его, паришь, - а только и всего, что согнешь полегче. Так ведь то береза, толщиной в руку, а тут вон какие столбы стоят! Никогда не поверю, чтобы такой лес в кашу разварить можно. Что-нибудь не так сказываешь, - прибавил Кочетков, заметив, что Фаина обижена его смехом и недоверием.
– С кислотой, говорят, разваривают.
– А-а... Это дело другое, - согласился Кочетков, но было заметно, что сомнение осталось.
– Много же кислоты-то понадобится, - сказал он, усаживаясь в лодку.
– Ты вот смеешься, а Евстюха уж барыши считает. Четвертого дня нас малухой своей попрекал. Скоро, говорит, в барском лесу бумажную фабрику строить будут. Такая квартира сколько тогда будет стоить. А вы на готовеньком живете, работы не видать, а еще которые и нос воротят. Это он про меня...
– Брехня, поди, про фабрику-то?
– Кто знает. Постоянно ведь он в городе бывает. Знакомство у него везде. Разнюхает вперед других.
– Так это, - согласился парень и налег на весла, кинув Фаине: - держи на красный.
Когда подходили к бакену. Кочетков размечтался вслух:
– Хорошо бы, фабрику-то! Мастерство какое-нибудь узнал бы обязательно.
– То же и я думаю, - отозвалась Фаина, - а пока объясняй свое дело.
На реке пробыли два часа, потом ходили по берегу. Кочетков самым подробным образом рассказал о своей работе и особенно о всех трудных случаях. Фаина слушала внимательно, переспрашивала, проверяла на опыте. "Для практики" даже залезла по боковой качающейся лесенке на перевальный столб, не смущаясь
Прежнего настороженного отношения к шуткам Кочеткова у Фаины не было. Она давно поняла, что добродушный хороший парень своими грубоватыми шутками пытается скрыть смущение.
– Эх ты, телок!
– оценила она одну из шуток Кочеткова.
– Недаром евстюхины телята к тебе льнут. Сколько тебе годов-то?
– Двадцать семь, - с серьезным видом ответил Кочетков, но Фаина звонко расхохоталась.
– Забыл, что рассказывал? В восемнадцатом году по четырнадцатому году был. Да и мало прибавил. Все равно до меня не дотянуться, - лукаво прищурилась она.
– Тебе сколько?
– Мои-то годы легко считать. Никогда не забудешь. В семнадцатом году семнадцатый шел, а теперь...
– Двадцать девятый...
– То-то и есть, двадцать девятый. Тебе до моих годов не меньше пяти лет тянуться, мальчишечко!
– И Фаина неожиданно мазнула Кочеткова рукой по пухлым, по-ребячьи оттопыренным губам.
– Губошлеп!
Поняв этот жест, как разрешение к действию, Кочетков быстро ухватил Фаину за талию, но Фаина легко вывернулась и совсем другим тоном проговорила:
– Пора, видно, мне уходить, а то, пожалуй, рассоримся.
И она быстро зашагала к будке, за корзиной. Аккуратно повязала платок, вскинула корзину на руку и крикнула:
– Ну, я пошла. За науку спасибо!
Кочетков, все еще стоявший на прежнем месте, побежал догонять.
– Подожди, Фая... Не сердись... Не буду я... Когда придешь?
– Раньше того воскресенья не вырваться, а там смена не твоя. Полмесяца, видно, не увидимся.
– Долго... Приходи скорее! Урви часок... Ждать буду.
– Ну, ладно. Может, и приду... Телят попроведать, - улыбнулась она
– Зачем хоть здесь их держите?
– Евстюхины хитрости. Не записаны они у него в налог. Понял? Ну, прощай пока.
– Поцеловала бы хоть!
– Ладно и так. Еще во сне увидишь тебя... толстогубого.
– И Фаина опять быстрым движением мазнула растерявшегося парня по губам и сейчас же предупредила: - За мной не ходи. Дальние проводы -лишние слезы.
Уже скрывшись в лесу, крикнула:
– Дня через два приду. Думай пока... как бумагу делают.
II
Нагорье - маленькая деревушка. В ней только тридцать два двора. И все-таки это едва ли не самый заметный поселок на сотню километров правого берега. Всякий, кому приходится плыть мимо, невольно заметит его и одобрительно, а то и с завистью подумает: ловко выбрали местечко
Холмистый, высокий берег здесь дает довольно обширную ровную площадку, образующую почти прямой угол по береговой линии. С запада площадки ровная, уходящая в гору грань высокого бора. С севера лес разорван прогалинами полей, смотрит не сплошным массивом, а колками, и от этого кажется более разнообразным и веселым.