Повести, очерки, публицистика (Том 3)
Шрифт:
– Доведешь ты меня, Фаинка, что из дому выгоню!
– Без даровых работниц останешься?
– не унималась та.
– Ф-фы, ф-фы...
– долго пыхтела хозяйка и, отдышавшись, накинулась на безответную Антоновну. Долго донимала ее своими наставлениями, но та по обыкновению молчала.
После утреннего чая Бурый запряг свою Стрелку, и все четверо отправились осматривать место, намеченное под строительство. Архитектор и Мусляков поместились на заднем сиденье, а Бурый с Преснецовым взгромоздились
– Повезли кулаки строителей, - отметила про себя Фаина.
Часа в четыре был обед. Обильный, но напитков на этот раз было мало: граненый графин с мутноватой жидкостью и распочатая бутылка с пестрой этикеткой. Мусляков ел, похваливая хозяйку, старик архитектор выпил рюмку, но не больше, и не ел, а только "ковырял вилкой". Он заметно был недоволен и к концу обеда откровенно стал ворчать:
– Площадка? Танцевать можно, а? Десятка два таких домов поставить, а? С огородами? Лишь бы к своей деревне поближе, а?
Все это относилось, как видно, к Бурому, который, несомненно, показывал свои "площадки", но дальше пошли вопросы о намеченном участке строительства.
– Одна береговая полоса, а? Поселок куда? На торфяное болото, а? Опротестовать надо, а?.. Вы как думаете, а?
– неожиданно обратился он к Муслякову.
– Стараюсь не вмешиваться не в свое дело, - ответил тот.
– Напрасно, молодой человек, - вспылил старик и даже перестал акать. Подлое правило жизни у вас... Подлое-с...
– Вы не имеете права меня оскорблять,-поднялся из-за стола Мусляков.
– Таких, а? оскорбить невозможно.
– И старик тоже вышел из-за стола.
Бурый пытался "затушить огонь", - он вдруг припомнил, что у него где-то есть "коньячок хорошенький, от старых времен остался". Но это усилило недовольство архитектора.
– Коньячок на площадку, а? Дешев стал Платон, дешев, а?
Старик направился к выходу, бросив Преснецову:
– Уплатите за ночлег, еду и поездку по их счету... Без ряды! Разницу против государственных, возмещу;- за отзывчивое отношение местного населения, а?
– горько пошутил над собой Платон Андреич и вышел.
Мусляков сходил за своим клетчатым плащом и остановился у окна, откуда ему видно было, что старый "пьянчужка", как он называл своего начальника, стоит на спуске к берегу и смотрит по реке в сторону города. Около него уж толпились ребятишки, глазея на чудного дедушку, который поминутно взмахивал головой и что-то бормотал. Мусляков поблагодарил хозяев, извинился за "беспокойного гостя" и тоже вышел. За ним вышли Бурый и Преснецов, но эти довольно долго задержались на лестнице.
Моторка пришла даже раньше назначенного времени и без задержки отправилась обратно. Бурый вызывался "проводить до города", но получил отказ.
– Зачем, а? Совершенно не нужно.
Обескураженный всем случившимся
– Зря, надо полагать, потратились. Едва ли толк будет...
– А Филя-то? Настоит же, поди?
– откликнулась жена.
– Что твой Филя! Сегодня при строительстве, а завтра сгонят. Слышала, как старик-то разъехался. До всего ему, видишь, дело, даром что из старых да и с большой слабостью.
Спохватившись, что его слушают посторонние. Бурый поправился:
– Может, самого старика прогонят. Не спустит ему Валентин Макарыч, да и Филипп постарается втравить по слабости.
Сказав эти утешительные слова, Бурый не удержался, вздохнул:
– Жить не дают.
Как запаленная лошадь завздыхала и жена. Безучастная ко всему старуха, мать Бурого, услышав вздохи, оживилась и заговорила о своем:
– Я говорю, - печь видеть - беспременно к печали...
– Да будет тебе, мамонька, со своей печью... Себе и людям в тягость живешь, - проговорил Бурый.
Но старуха, попав на привычное, уж не могла остановиться;
– Сажу будто хлебы, а печь долгая-предолгая...
Кончить рассказ о вещем сне старухе и на этот раз не удалось. Хозяин с хозяйкой ушли наверх "допивать и доедать, чтоб не пропало", Антоновна вышла на погребицу. Фаина осталась одна
Фаину встревожило, что старик архитектор недоволен выбором места под строительство, но ей понравилось, как он "отчитал клетчатого" и раскусил Бурого. Поняла и то, что кулаки не особенно "твердо сидят", но все-таки опасение осталось.
– Подведут старика-то да этого "клетчатого" и поставят, а он, может, обоих кулаков хуже. Надо все-таки посоветоваться с Ваней, - неожиданно для себя назвала она Кочеткова уменьшительным именем.
На рассвете следующего дня Фаина шепнула проснувшейся матери:
– До вечера не жди меня. В случае, если спросят, скажи что в город уехала.
– Куда ты?
– спросила было мать, но Фаина быстро вышла и направилась в сторону будки "У ключа". Несмотря на ранний час. Кочетков возился на реке у своего "заездка" Увидев Фаину, он обрадованно крикнул:
– Смотри-ка, Фая! Щуку-аршинницу поймал! На твое, знать, счастье.
– Везет мне на щук-то. Я тоже видела чуть не саженную.
– Во сне?
– Зачем во сне, наяву.
– Пойдем к будке, попьем чайку, как в тот раз, тогда расскажешь, какую такую щуку видела, - приглашал парень, но Фаина, присев на борт лодки, отказалась:
– Сперва послушай да посоветуй, что делать.
Озабоченное лицо Фаины встревожило парня.
– Что ты, Фая?
– А вот...
– И Фаина подробно рассказала о том, что видела в Нагорье за последние два дня. Выслушав ее, Кочетков раздумчиво произнес: