Повести. Рассказы
Шрифт:
Конфуций остолбенел, будто его по голове стукнули. Только минут через восемь он очнулся, глубоко вздохнул и встал, прощаясь. Как обычно, он крайне церемонно поблагодарил Лао-цзы за поучение.
Не удерживая его, Лао-цзы поднялся, опираясь на посох, и проводил ученика до самых ворот. И лишь когда тот стал подниматься на повозку, Лао-цзы проговорил, словно заигранная пластинка:
— Уезжаете? И чайку не выпьете?
— Нет, нет, — отвечал Конфуций. Взойдя на повозку, он прислонился к поперечной доске и крайне церемонно сложил руки в знак прощального приветствия. Жань-ю [399] взмахнул кнутом, крикнул «пошел», и повозка тронулась. Когда она отъехала, Лао-цзы возвратился к себе.
399
Жань-ю —
— Сегодня вы, учитель, как будто очень довольны — наговорили ему немало… — сказал Гэнсан Чу, как только Лао-цзы снова уселся.
— Ты прав, — вяло ответил Лао-цзы со вздохом. — Я, правда, слишком разговорился. — И вдруг, будто вспомнив что-то, добавил: — Э! А не вяленого ли гуся преподнес мне Конфуций? [400] Приготовь-ка его на пару да съешь. Он мне все равно не по зубам.
Гэнсан Чу вышел. Лао-цзы снова обрел покой и закрыл глаза. Тишину библиотеки [401] нарушил только стук бамбукового шеста о карниз крыши: это Гэнсан Чу достал подвешенного под стрехой гуся.
400
В древности китайцы при встрече обычно подносили в качестве подарка гуся.
401
По одной из традиционных версий, Лао-цзы служил при дворе чжоуского царя и ведал хранилищем книг и документов.
Прошло три месяца. Лао-цзы по-прежнему сидел неподвижно, словно вырезанный из дерева.
— Учитель! — войдя к нему, тихо проговорил удивленный Гэнсан Чу. — Приехал Конфуций! Ведь он так давно не был! С чего бы это он явился?
— Проси… — Лао-цзы, как обычно, произнес лишь слово.
— Здоровы ли вы, учитель? — спросил Конфуций, крайне церемонно отвешивая поклоны.
— Как всегда, — ответил Лао-цзы, — давно не виделись. Наверно, занимались в уединении?
— Где уж, где уж, — смиренно отнекивался Конфуций. — Просто никуда не выходил и кое-что постиг: рыбы зачинают, смазываясь слюной, вороны и сороки целуются клювом. Оса появляется на свет из другого насекомого, уподобив его себе. Сам я давно не подвергался превращениям, как же мне уподоблять себе других? И еще я постиг: появится младший брат — и старший брат заплачет.
— Верно, верно! — заметил Лао-цзы. — Ты все уже обдумал.
Оба сидели неподвижно, словно статуи. Им не о чем было больше говорить.
Минут через восемь Конфуций глубоко вздохнул и наконец встал, прощаясь. Как обычно, он крайне церемонно поблагодарил Лао-цзы за поучение.
Не удерживая его, Лао-цзы поднялся, опираясь на посох, и проводил ученика до самых ворот. И лишь когда тот стал подниматься на повозку, Лао-цзы проговорил, словно заигранная пластинка:
— Уезжаете? И чайку не выпьете?
— Нет, нет, — отвечал Конфуций. Взойдя на повозку, он оперся на поперечную доску и крайне церемонно сложил руки в знак прощального приветствия. Жань-ю взмахнул кнутом, крикнул «пошел», и повозка тронулась. Когда повозка отъехала, Лао-цзы возвратился к себе.
— Сегодня вы, учитель, как будто не очень довольны, — сказал Гэнсан Чу, как только Лао-цзы снова уселся, — говорили немного…
— Ты прав, — вяло ответил Лао-цзы со вздохом. — Но я вижу, что мне придется уйти. Ты этого не понял?
— Почему же? — воскликнул Гэнсан Чу с таким испугом, будто грянул гром среди ясного неба.
— Конфуций понял меня. Теперь он знает, что я один способен раскрыть его истинное обличье, и, конечно, не успокоится. Не уйду — так делу не помочь…
— Зачем же уходить, разве он идет не той же дорогой, что и вы?
— Нет, — махнул рукой Лао-цзы. — Дороги у нас различные. Мои следы ведут к зыбучим пескам, [402]
— Но вы же его учитель!
402
Имеются в виду пустыни на северо-западе Китая, в которые, по преданию, навеки уехал Лао-цзы.
— Сколько лет ты у меня проучился, а все так же прост, — улыбнулся Лао-цзы. — Вот уж поистине, природу не переделаешь, судьбу не изменишь. Так знай же — Конфуций совсем не похож на тебя. Он никогда больше не придет ко мне, не назовет меня своим учителем, а за глаза станет обзывать старикашкой и даже не остановится перед подлостью.
— Вот бы не подумал! Не могли же вы, учитель, ошибиться в человеке.
— Мог. Поначалу часто ошибаюсь.
— Значит… — Гэнсан Чу задумался. — Теперь мы с ним разделаемся…
Лао-цзы улыбнулся.
— Посмотри, есть у меня зубы? — спросил он Гэнсан Чу и разинул рот.
— Нет их, — ответил Гэнсан Чу.
— А язык на месте?
— На месте.
— Теперь ты понял, в чем дело?
— Твердое скорее утрачивается, а мягкое дольше сохраняется — такова ваша мысль?
— Да, такова. По-моему, и тебе лучше собрать вещи да вернуться домой к жене. Только сперва просуши на солнце седло и вычисти черного вола. [403] Я выеду с утра пораньше.
403
Предание гласит, что Лао-цзы уехал на запад, в пустыню, верхом на черном буйволе.
Подъезжая к заставе Ханьгу, [404] Лао-цзы дернул вола за узду и свернул с большой дороги, ведущей на заставу, на боковую, вдоль стены. Объезжая ее потихоньку, он соображал, как через нее перебраться. Стена была совсем невысока. На нее можно было вскарабкаться, стоило лишь влезть на спину вола и подтянуться. Но тогда вол остался бы по эту сторону. Перебросить его через стену не было возможности, для этого понадобился бы подъемный кран. Но увы! Тогда еще не появились на свет ни Лу Бань, [405] ни Мо Ди. [406] Сам же Лао-цзы не мог бы додуматься до такой штуки. Одним словом, он ничего не мог придумать, как ни напрягал свой философский мозг.
404
Ханьгу — древняя пограничная застава, через которую вела дорога из Китая на запад.
405
Лу Бань (в других источниках Гуншу Бань) — искусный умелец, впоследствии вошедший в пантеон китайской народной религии как святой — покровитель плотников.
406
Мо Ди (Мо-цзы, 479–381 гг. до н. э.) — древнекитайский философ, создатель этико-политического учения, противник конфуцианцев, автор трактата «Мо-цзы»; Лу Бань был учеником Мо Ди.
Лао-цзы никак не ожидал, что, пока он сворачивал на боковую дорогу, его уже высмотрел шпик и немедленно доложил о нем начальству. Не успел Лао-цзы проехать и семи-восьми саженей, как его настигла группа всадников. Шпик вырвался вперед, за ним скакал начальник заставы Гуаньинь Си, а дальше — четверо полицейских и два таможенных досмотрщика.
— Стой! — закричали они.
Лао-цзы поспешно остановил вола, а сам застыл без движения, словно статуя.
— Ах! — удивленно воскликнул начальник, узнав Лао-цзы. Он скатился с коня и, кланяясь, заговорил: — Я-то думаю, кто бы это мог быть? А это, оказывается, директор библиотеки старый Дань. Вот уж не ждали, не гадали.