Повести. Рассказы
Шрифт:
Князь и его свита по-прежнему ничего не понимали в игре, но, увидев, что Гуншу Бань первый, с кислым выражением на лице, отложил щенки в сторону, догадались, что он проиграл и в наступлении, и в обороне.
Князь тоже слегка приуныл.
— А я знаю, как обыграть вас, — помедлив секунду, насмешливо сказал Гуншу Бань, — только не скажу.
— И я знаю, как ты можешь обыграть меня, — невозмутимо ответил Мо-цзы, — и тоже не скажу.
— О чем это вы? — удивился князь.
— Гуншу-цзы думает о том, — ответил Мо-цзы, повернувшись к князю, — что меня надо убить: он полагает, что в этом случае княжество Сун некому будет защищать и можно будет на него напасть. Но триста моих учеников — Цинь Гу-ли и все остальные — получили от меня оборонительное оружие и
— Вот это стратегия! — сказал пораженный князь. — Ну что ж, в таком случае я не пойду на Сун.
Отговорив чуского князя от нападения, Мо-цзы думал сразу же отправиться обратно в Лу. Но надо было возвратить Гуншу Баню его платье — поэтому пришлось вернуться к нему. Время было позднее, оба сильно проголодались, и хозяин, естественно, стал уговаривать гостя остаться на обед, или, скорее, на ужин, а заодно и переночевать.
— Я должен идти сегодня же, — сказал Мо-цзы. — Приду на будущий год — преподнесу князю свою книгу.
— По-прежнему долгу и справедливости учите? — спросил Гуншу Бань. — Трудиться, не щадя себя… Помогать ближнему… Все это, земляк, хорошо для черни, но не для знатных — и уж тем более не для государя!
— Ничего подобного! Шелк и лен, рис и зерно производятся чернью, но знать охотно ими пользуется. А долг и справедливость необходимы ей еще больше.
— Что ж, пожалуй! — шутливо отпарировал Гуншу Бань. — Перед вашим приходом я захотел захватить Сун, а теперь пусть мне его подарят — не возьму, раз это несправедливо…
— В таком случае будем считать, что я и вправду тебе его подарил, — шутливо ответил Мо-цзы. — А будешь постоянно следовать долгу — и Поднебесную подарю!
Пока они беседовали и шутили, принесли обед — рыбу, мясо, вино. Мо-цзы отведал лишь мяса, не притронувшись ни к вину, ни к рыбе. Гуншу Бань пил один. Увидев, что гость еле двигает ножом и ложкой, он, чувствуя неловкость, принялся его потчевать:
— Прошу вас, — уговаривал он Мо-цзы, — лепешки с соусом из перца, только попробуйте: весьма недурны. А вот лук не такой сочный, как у нас…
После нескольких чарок Гуншу Бань оживился еще больше.
— Вот я для морских сражений придумал тараны и крючья, — сказал он, — а есть ли они у вашей справедливости?
— У моей справедливости тараны и крючья получше твоих, — твердо сказал Мо-цзы. — Я беру на абордаж любовью и тараню уважением. Если не брать на абордаж любовью — возникает отчужденность, если не таранить уважением — появляется притворство, а отчужденность и притворство разобщают людей. Вот почему взаимная любовь и взаимное уважение равнозначны общей пользе. Ты же сейчас собираешься идти с крючьями на других, а они — на тебя, таранишь других, а они тебя. А идти друг на друга с крючьями и с таранами — значит друг друга губить. Вот почему мои тараны и крючья лучше твоих, созданных для войны.
— Но вы, земляк, своей справедливостью едва не лишили меня чашки риса! — Обжегшись, Гуншу Бань решил переменить тему, хотя не совсем еще протрезвел, поскольку обычно пил мало.
— Но ведь это лучше, чем лишить чашки риса жителей целого княжества.
— Теперь мне осталось только перейти на игрушки… Постойте-ка, я вам что-то покажу…
Гуншу Бань вскочил и кинулся во внутренние покои — слышно было, как он роется в сундуке. Через секунду он появился — в его руках была сорока, сделанная из дерева и бамбуковых планок. Передавая ее гостю, Гуншу Бань сказал:
— Стоит ее запустить — и будет летать три дня. Что ни говорите, а работа — мастерская!
— И все же ей далеко до работы столяра, который делает тележные колеса, — сказал Мо-Цзы, посмотрел на игрушку и положил ее на пол. — Из доски в три цуня толщиной он может вытесать колесо, которое выдержит груз в пятьдесят даней. [429] Искусно и хорошо — то, что полезно. А бесполезное — всегда грубо и плохо.
— Ах да, я и забыл совсем. — Обжегшись вторично,
429
Дань — мера веса, около 59,6 кг.
— Поэтому-то и старайся всегда быть верным долгу и справедливости, — сказал Мо-цзы проникновенно, заглядывая ему в глаза, — станешь тогда не только искусным мастером — вся Поднебесная твоей будет. Но я и так чуть не на целый день оторвал тебя от дела — увидимся на будущий год.
И, взяв свой узелок, Мо-цзы распрощался с хозяином. Гуншу Бань знал, что удерживать его бесполезно. Проводив гостя до ворот, он вернулся в дом и, подумав немного, засунул и сороку, и модель осадной лестницы в сундук, стоявший в дальних покоях.
Обратно Мо-цзы шел медленно. Он устал; у него ломило ноги; провиант кончился, и он чувствовал, что слабеет от голода. К тому же дело улажено, можно было не спешить.
Зато теперь его стали преследовать неудачи. Едва он пересек границу Сун, как его дважды обыскали. Неподалеку от столицы он нарвался на отряд по сбору добровольных пожертвований ради спасения родины [430] — и у него забрали простыню. А возле южных ворот он попал под ливень. Мо-цзы думал было укрыться под аркой, но двое патрульных с пиками отогнали его. Он вымок до нитки и дней десять, если не больше, хлюпал носом.
430
Деятельность подобных отрядов в современном Лу Синю Китае преследовала вполне определенную цель — ввести в заблуждение общественное мнение и создать видимость заботы правительства о национальных интересах страны при фактическом попустительстве агрессивным действиям милитаристской Японии; нередко случалось, что пожертвования на нужды обороны уходили в карманы бюрократов.
Август 1934 г.
ВОСКРЕШЕНИЕ
Большой пустырь, на котором возвышается несколько холмиков. Все поросло бурьяном, деревьев нет. В бурьяне — тропа, проложенная конниками и пешеходами, рядом с ней течет ручеек. Вдалеке виднеются дома.
Входит философ Чжуан-цзы [431] , одетый в простой холщовый халат. У него смуглое худое лицо и седеющая борода, которая почти закрывает щеки. На голове — даосская шапка [432] , а в руке — хлыст.
431
Чжуан-цзы (Чжуан Чжоу, 369–286 гг. до н. э.) — древнекитайский философ и писатель, представитель школы даосизма. Для учения Чжуан-цзы характерен субъективно-идеалистический взгляд на природу и общество, в нем сильны элементы мистицизма. Излагая свою доктрину, Чжуан-цзы постоянно возвращается к мысли о том, что окружающий человека мир — иллюзия, а сама жизнь человека — сон. Чжуан-цзы писал ярко и образно, любил парадоксы и аллегории. Традиция считает его автором книги «Чжуан-цзы», признанной в VIII в. каноническим произведением даосизма. Однако в тексте «Чжуан-цзы» значительное место занимают позднейшие дополнения.
Источником сюжета рассказа «Воскрешение», написанного в диалогической форме, послужила притча об оживлении черепа философом Чжуан-цзы, взятая из книги «Чжуан-цзы».
432
Даосская шапка — черная шапочка, которую носили даосские монахи, пряча под нее собранные в пучок длинные волосы.