Повести
Шрифт:
Миша обстоятельно говорил о том, что ему необходимо жениться, но ни разу не упомянул о любви. Любил ли он когда-нибудь? А может быть… тоже некогда было!
— Я понял тебя, Миша. Верно все, что ты говоришь. Но как же так, сразу? Ведь надо сначала влюбиться или хоть человека узнать…
Помолчав, он сказал:
— Любовь… да, но любовь не знает сроков. Главное, чтобы в человеке не ошибиться. А любовь… ты вот с одного взгляда, говоришь, полюбил? А чем я хуже тебя?
— Миша, ты шутишь или нет?
— Совсем не шучу.
— Тогда по рукам?
И
— Значит, начинается смотр невест.
Вот и посиделки. Чуть–чуть виден огонек. В окне тени девок. Стучусь в дверь. Сквозь продутые пятна на стеклах кто-то смотрит. Слышны восклицания, а скоро из сеней голос Маши. Она узнает меня и открывает дверь.
— Здорово, девки!
Вхожу, пропускаю брата и, указывая на него, говорю:
— Солдата встретил! Захватил с собой. Замерз. Отогрейте. Какая из девок самая теплая?
— Все хороши, — отвечает Маша. — Любая, как печь.
— Раздевайся, брат, здоровайся, — говорю Мише.
Подвожу его к каждой, знакомлю. Некоторые с удивлением поглядывают на незнакомого солдата.
— Называй свое имя, — требую. — Так полагается.
И девки называют себя.
На меня нашло знакомое мне нервно–приподнятое настроение: болтал без умолку, нес всякий вздор, «чудил», чтобы всем было весело. Сначала Миша чувствовал себя смущенным, потом освоился и даже начал шутить. Но я отметил, что он или совсем не бывал на посиделках, или отвык от них. Побыв некоторое время, я встал и сказал хозяйке:
— Маша, спасибо этому дому, пойдем к другому.
На улице я спросил брата, понравилась ли ему какая-нибудь. Нет, ни одна не понравилась.
«Жених разборчивый», — подумал я.
Мать, узнав от меня, что Миша в самом деле вздумал жениться, совсем преобразилась. Но я взял с нее слово — никому не говорить об этом, особенно куме Мавре. Больших трудов стоит это матери!
Были еще одни посиделки в нижнем конце нашей деревни. Туда я редко заглядывал. Тот конец «не наш». Но я решил сводить туда брата.
Была сильная метель. Мело понизу и сыпало сверху, не поймешь, где дорога. Всюду дымились сугробы. Иногда сквозь вьющийся снег проглядывала мерцающая луна.
Посиделки были в просторной избе. На длинных лавках сидели девки. Одни пряли, другие вязали что-то, шили. Увидев нас, девки перестали работать и с любопытством уставились на моего брата.
— Генерала привел к вам, девки. Он стрелять и кусаться не будет, а которую поцелует, той только на пользу.
На самом видном месте сидела Паша. Это была одна из тех девок, из-за которых обычно дерутся парни. Часто улица идет на улицу. Приходя на посиделки, я нередко говорил с Пашей, как и со всеми, и не заискивал перед ней, как то делали другие ребята, даже из богатых семейств. И она, зная, что красива, что из-за нее дерутся парни, не гордилась этим; может быть, и гордилась, но не показывала своего преимущества перед подругами.
Паша высокого роста, полная, румяная, с правильными чертами лица. Она всегда держалась очень спокойно и в то же время весело; ее ничто не могло смутить, и, когда на ее
Свет лампы падал на лицо Паши. Кивнув ей, я усадил Мишу на коник, чтобы он мог разглядеть всех девок, а сам пошел в уголок, где около печки вязала хозяйкина дочь, голосистая, сухопарая, некрасивая Верка.
Разговаривая с ней, я украдкой наблюдал за Пашей и братом.
— Девки, вы что, петь разучились? Вера, затяни любимую.
Поломавшись сколько надо, Вера полузакрыла глаза, и вот ее звонкий голосок раздался в большой избе:
Э–эх, кабы на цветы да не Мо–брб–озы, И зи–имой бы цветы расцвета–али.Десяток вначале несмелых голосов подхватил печально и протяжно:
Э–э-эх, кабы на меня да не кру–учина, Ни о чем бы я не ту–ужи–и-ла–а.Потом пришел Данила, хозяин, мужик низенького роста, лицом разительно похожий на нашего огца. Он поздоровался с Мишей и со мной, разделся и присел к брату.
У Данилы на фронте три сына — есть о чем спросить брата. Я пересел к Паше и подмигнул ей в сторону Миши:
— Правда, хорош?
Паша посмотрела па него из-под гребня.
— Ничего.
— Женить хочу его, а невест нет.
— Как нет, озорник, полна изба.
— Ему кралю надо. Давай вместе с тобой найдем и женим.
— Давай, — засмеялась она. — Кого?
— Ей–богу, не знаю.
И как-то неожиданно для себя я проговорил:
— Если бы ты сама пошла, мы бы обязательно женили его.
Она бросила на меня такой взгляд, что все лицо мое запылало, но я уже не отставал:
— Говори, Паша… сразу!
— О–ох! — чуть вскрикнула она и оборвала нитку.
Веретено упало, покатилось. Миша поднял его, подошел к Паше и протянул ей его острым концом. Он так уставился на нее, да и она на него, что оба заметно смутились. Беря веретено, Паша слегка отдернула руку.
— Енерал какой… Ладонь проткнул.
— Покажи, — совсем близко подошел к ней Миша.
Он взял ее ладонь и внимательно осмотрел. Конечно, ничего там не было.
— Да, насквозь прошло, — сказал Миша, — надо на перевязочный пункт везти.
— Садись на мое место, — встал я.
О чем Миша говорит с ней? Вижу, Паша, отвечая ему, сначала смущается, затем, быстро бросая на него взгляды, что-то сама говорит. Девки, перестав петь, искоса поглядывают на Мишу. Пет, надо занять их, чтобы не смотрели туда. Снова подсел к Верке и уговорил се запеть «То не ветер ветку клонит».