Повести

Замойский Петр Иванович

В обед подогнали стадо к полевой грани соседней деревни Тучино. Невдалеке их стадо. Данилка, то и дело наклоняясь, идет впереди. Он дубинкой перемерил все норы. Прогнать стадо на стойло, где стояли во время сенокоса, надо теперь с этой стороны. На той, где гоняли раньше, уже вздвоенный пар, топтать его нельзя. Но проход узок: вправо овраг, влево овсяные обносы.

Коровы, увидев чужое стадо, подняли рев. Оттуда ответили. Особенно ревели быки. Агай вышел вперед, повел ноздрями, нагнулся и начал копать ногами, забрасывая сухую землю вместе со жнивьем себе на спину.

— В драку рвется, — сказал Ванька.

Мы

перехлопнулись с пастухами соседней деревни. Собаки, в свою очередь, тоже перелаялись. Словом, все издали приветствовали друг друга. Но надо еще увидеться, а если пастухи смирные, не полезут в драку, то и сдружиться. А сдружимся, не так будет скучно на стойле. По правде говоря, мы, подпаски, друг дружке здорово надоели. Все одни и одни в поле. И каждый день — все то же.

Так мы двигались полем: Данилка — впереди, Ванька — от грани, я — сзади. Чем жарче, тем реже нагибались коровы. Да и взять-то уже нечего. Вот скоро уберут снопы с овсяного поля, да с просяного, тогда коровы вздохнут. Хоть бы дождь выпал. Проса уже начинают осыпаться. Зерно почти пустое, много головни. Редко виднеются хорошие загоны. Особо выделяются поля церковной земли. Эта земля в передел не поступает, хорошо навозится, участок стоит на склоне. В каждом поле у священника по пяти десятин, у дьякона — по три, у псаломщика — по полторы.

От жары захватывает дух. Редкая тучка промелькнет, да и то так быстро, будто за ней гонится стадо оводов. Скользнет растрепанная тень по земле, чуть охладит лицо и — снова жара. Хочется в лес. Издали он синий, будто дымом подернут.

Спускаемся со стадом под уклон. Вон видна деревня Гучино. Она — на берегу речушки. Горло пересохло, во рту горько. Пыль хрустит на зубах. Голоса у нас хриплые, да и злые мы стали, как овода.

Отмеряю тень. Десять ступней. А надо — семь. Тогда бы, не останавливая, мы погнали стадо на стойло.

На взгорье тучинского поля уже начали косить просо. Вон навивают овсяные снопы. Подавальщица — девочка, подает неумело, не хватает силенки. Отец с телеги низко нагибается, принимает снопы, кладет их ровно. Вон вторая телега. Ее уже утягивают гнетом.

Утянули крепко, завязали конец каната за дрожины, сзади воткнули подавалки. Мужик взял вожжи, и лошадь, поднатужась, сдернула телегу со жнивья. Лошадь сильная, она не останавливается, вывозит телегу на межу.

Вспомнилось, что сейчас, наверное, отец и Захар мучаются с Князь–мерином. Тот еле вывозит с загона пять крестцов, да и то раз десять подвернет, остановится, а то и опрокинет.

Начались овсяные обносы. Грань пошла влево. Яровые поперек нашей дороги выходят клином. Нужен глаз да глаз. Ваньке одному не справиться. Иду к нему, покрикивая на отстающих коров. Кличу Полкана. Привычный пес понимает с полуслова. Он бегает вдоль ярового от меня к Ваньке с высунутым от жары языком. Умный пес хорошо знает повадки баловливых коров. Глаз не спускает он с Бурлачнхи. Да и та зорко следит за ним и все норовит — или в овсяной обнос, или в просо. Но молнией несется к ней Полкан, и она стремглав бежит обратно.

— Пошел! Прибавь шагу! — кричит Ванька Данилке.

Прогал становится все уже и уже. Особенно выдается яровое поле поповской земли. Оно сжимает нас, стадо вытягивается в узкую ленту. Мечемся втроем вдоль ярового. Данилка пустил коров, идет

сбоку. На ржанище поднялась пыль, облаком повисла над стадом. Полуголодные коровы так и жмутся к яровым. Их тянет поповское просо. Надо же было посеять его именно тут, а не выше!

— Гони! — крикнул Ванька.

Галопом, не давая коровам опомниться, гоним их узкой горловиной между просом и вздвоенным паром. Коровам, особенно старым и стельным, тяжело, но они бегут. Старые заплетаются ногами, а стельные хлопотливо прибавляют шаг.

Стадо растянулось чуть не на версту. Наконец-то миновали опасное место. Теперь стадо нужно собрать.

Бегу за коровами и, чтобы их поторопить, жужжу, подражая оводам.

Стадо скучено. Данилка зашел вперед, сдерживает.

Стаду нужно отдохнуть. Я меряю тень. Семь. Пора. И наше рогатое пестрое полчище движется к стойлу. На нем — старый прошлогодний помет, густой бурьян. Идем осматривать спуск к воде. Вправо — крутой берег, поросший хвощом, похожим на елочки, левее — густая заросль осота, тростника. Сюда нельзя — топь. Ванька снимает штаны, лезет в воду.

— Дно какое? — спрашиваю.

— Немного вязкое.

Коровы, почуяв воду, спускаются. Они осторожны. Сначала нюхают, смотрят себе под ноги, потом, подойдя к воде, тихо нагибаются. Передних теснят задние. Всем хочется пить. Видим, что если все сразу двинутся в пруд, некоторые завязнут. Решаем так: Ваньке стоять у топи, Данилке — с берега сдерживать коров, а мне — в воду. Жду, когда напьются передние коровы; потом надо отогнать их и дать место другим. Так мы приучим коров входить в воду по очереди.

Вода в пруду ключевая, холодная. В середине мне «по шейку», к плотине, наверное, глубже. За самой плотиной — обрывистый, заросший травой, глухой овраг.

Когда напились самые нетерпеливые и отошли, приблизились более смирные. А за ними — старые и стельные. Стельных мы пускали по самому хорошему спуску. Некоторым не хотелось выходить. Ушли в воду по самую хребтину. Но мы их выгоняем — могут простудиться.

А самих мучает смертельная жажда. Но до тех пор, пока не напоим всех коров, пока не выйдут они из воды, никто из нас не пойдет к роднику. Тяжело дыша, чмокая копытами, вышла последняя стельная корова. Мы оглядели стадо. Многие полегли. В бурьяне коров почти не видно. Только корова вдовы Гулиной донимала Агая. Она второй год не телится, ходит яловая и надоела быкам. Агаю же — совсем прискучила.

Гонят на стойло и тучинские пастухи. Их стойло не так далеко от нашего.

Мы у родника. Сделали из широких листьев по ковшу, пьем и не можем напиться. Ключевая вода до того холодна, что, кажется, обжигает рот.

В сумках хлеб, вареная картошка, соль, по три маленькие воблы. Мы на череду у лавочника Патрикеева, и нам дали воблы. Это для нас лакомство.

Родниковый ключ рукавом выходит из-под крутого склона оврага. Оттуда непрерывно течет поток. В самом горле вода колышет песок и камешки. Родник без сруба, с утоптанными краями. В течение последних лет он несколько раз менял место. Уже есть два обвала. По жила всегда пробивала новый путь. Видно, где-то в горе есть озеро или река, откуда идет вода. Старики рассказывают, будто однажды выбило из ключа обломок синей доски. Говорили, будто доска эта от корабля. В самом деле, откуда берется вода?