Повести
Шрифт:
Ванька опустил в родник ломоть хлеба. Хлеб покрутился, покрутился и поплыл по рукаву ручья. На хлебе от солнца и воды синяя по краям полоска. Крошки пошли на дно и стали радужными. Из-под травы, что на краю родника, вынырнули два жука. Они направились к крошкам. Забавно смотреть, как жуки начали возиться с крошками. Они разбивали их, глотали, ныряли.
— А ведь им небось холодно тут все время, — проговорил Ванька.
— Обтерпелись.
Данилка молча грызет воблу. Ванька поймал хлеб и ест.
— Как будто с сахаром! — хвалится он. — Пускайте и вы размачивать.
И
— Эх, как бы зимой не сдохнуть, — задумчиво проговорил Ванька. — Отец-то навеял всего сорок пудов. На семена уйдет восемь, а там — за подати. Ей–богу, до Рождества не хватит.
— Побираться с тобой пойдем, — сказал я.
— Только по чужим селам. Ведь я еще ни разу не побирался. Как просить-то?
— Войдешь, помолишься и тяни: «По–одайте милостыньку, христа–ради».
— Небось стыдно?
— Сначала стыдно, потом привыкнешь.
— Нет, — решительно заявил Ванька, — не пойду. Данилка, ты пойдешь собирать милостыньку?
— Че–его? Милостыньку? Провалиться — не пойду.
— Да ведь клад-то все равно не найдешь.
— Кто знает!.. Может, и найду. Скоро курган буду раскапывать. Золото попадется.
— Откуда ты знаешь?
— Старики сказывали: по ночам огни горят. Чертей только боюсь.
Не прочесть ли ему басню? Нет, не хочется сердить парня.
— Клад не найду — воровать буду, — вдруг объявил Данилка.
— У мужиков? — спросил Ванька.
— У мужиков нечего. Вон где, — указал он куда-то в сторону.
Ванька предложил искупаться. Около плотины было глубоко, с головкой. Мы плавали, ныряли.
С кувшином шел к нам на родник подпасок тучинского стада. Не дойдя, робко спросил:
— Бить меня не будете?
— Нет, — сказал ему Ванька, — мы не деремся.
Тучинский подпасок зачерпнул воды и вдруг ни с того ни с сего заявил:
— А наш бык вашего быка сразу сшибет.
— Что–о? — взревел Ванька. — Нашего Агая ваш бык сшибет?
— Сразу, — повторил веснушчатый, как и я, парень, с глазами навыкате.
— Скажи еще раз, и я твой кувшин в речку брошу! — встал Ванька. — Нашего Агая гром только сшибет. Он у попа сарай разворотил. Агай ревет — стекла в селе дрожат.
— Наш Синий ревет — во всех селах слышно.
— Врешь! Почему в нашем селе не слышно?
— У вас люди глухие.
— А у вас воры! — обрезал его Ванька.
Он сказал правду. Про деревню Тучино говорили: «Что ни двор, то вор». Но парень не смутился. Сел и закурил. И мы закурили.
— Давай на спор, чей возьмет, — предложил Ванька.
— Немного погодя, давай.
— Это чтой-то немного погодя? Овсом быка подкормить хотите?
— Нет, скоро хозяин на деревню уйдет.
— Хлопни кнутом, как уйдет. Мы выгоним своего богатыря Агая, а вы своего… теленка.
— Вот он вам ужо покажет теленка, — подмигнул парень и, взяв кувшин, пошел, чуть прихрамывал.
Мы встревожились. Их быка мы ведь не видели. Может, и правда, он сшибет Агая? Но, переговорив, решили, что не родился еще тот бык, который мог бы сшибить Агая.
У Ваньки загорелись глаза. Любил он травить кочетов, собак, а
Огромный седой бык лежал и спал. Ванька ударил его кнутом Агай проснулся. Со сна, видимо, не мог понять, в чем дело. За все лето никто его ни плетью, ни дубинкой не бил. Еще хлестнул его Ванька, и тогда Агай, не понимая, чего от него хотят, тяжело сопя, поднялся. Отряхнулся, замахал хвостом.
— Пошел, пошел! — крикнул Ванька, махая дубинкой.
Две коровы, лежавшие с ним рядом, тоже поднялись. Агай шагнул было вглубь стада, но Ванька, — страшно даже смотреть, — схватил Агая за хвост и начал нахлестывать плетью. Так и выгнал его из стада на поле.
Тучинские тоже гнали своего. Издали сразу определили мы, что их бык ростом не меньше нашего. Может быть, чуть потоньше. Шел он тоже неохотно, как и наш. Когда согнали их на одну десятину и оставили одних, они завидели друг друга. Мы отошли в сторону.
— Спорю на пятак! — крикнул Ванька.
Второй тучинский подпасок был постарше.
— Хоть на рубль, — сказал он.
Сговорились на шести копейках, то есть на двух осьмушках табаку. Пока спорили, быки начали сходиться. Когда их разделяло расстояние шагов в двадцать, они остановились и широкими ноздрями потянули воздух. Агай принялся копать землю. Туча земли летела на него, оседая на спине и шее. Начал копать землю и другой бык. Словно поднялись два вихря. Чем больше копал Агай, тем сильнее злился, крутил хвостом, головой, затем, широко расставляя задние ноги, пошел навстречу противнику. Низко, до самой земли, опустил огромную морду, выставил вперед левый рог, собрал гармошкой складки на шее и заревел так, что Есех нас дрожь проняла. Шаг за шагом, медленно сходились быки, зорко следя друг за другом, прищурив налившиеся кровью глаза. В пяти шагах круто остановились, подняли морды, будто увидев что-то в небе. Затем, взревев, снова нагнули морды и так уже низко, что головы уходили между передних ног. Я от страха закрыл глаза.
— Э–эх, схватились! — крикнул тучинский подпасок. — Наш взял!
Да, тунченский, туго упершись ногами, сразу навалился на Агая. Агай начал пятиться, упираться, бороздил землю. Вот–вот подкосятся у него ноги, и тогда он подставит свой бок под острые рога. Вдруг Агай уперся, поднатужился, взревел. Теперь уже тучинский шел задом, изгибаясь и крутя хвостом. Но это была проба сил. А дальше уже ничего нельзя было разобрать. Быки скакали то в одну, то в другую сторону, то взад, то вперед. Агай поскользнулся, но быстро вскочил, двинулся на Синего. Поскользнулся и тот, припав на колено. Пыль крутилась над ними вихрем. Мы молча, со страхом, смотрели на них. Знали, что за это нам здорово может попасть от мужиков. Хорошо, вот сейчас обед и никого нет в поле. Вдруг кто-нибудь выедет за снопами? Мало того, вдруг быки пропорют друг друга, и в ранах черви заведутся?