Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

Григорьев Борис Николаевич

…Вместе с Соловьёвым в Министерство иностранных дел поступил князь А. А. Гагарин, бывший ординарец туркестанского генерал-губернатора и отставной офицер. Он был на десять лет старше Соловьева, но свою карьеру в МИД тоже начал с переписывания бумаг. Они оба наносили совместные обязательные визиты своим сослуживцам и постигали азы и секреты искусства переписчика.

Страшным неудобством для всякого переписчика было исправление ошибок и удаление помарок. Для этих целей использовался специальный инструмент — вид подушечки, заполненной сандараком —душистой смолой, добываемой из коры сандаракового дерева и используемой также в живописи для изготовления лаков. (Вот мы и объяснили читателю, откуда пошло русское словцо «насандарачиться»!)

Были такие «насандарачившиеся» сотрудники,

которые на переписке бумаг делали своего рода карьеру — например, тайный советник Бауэр, специализировавшийся на переписке верительных грамот и «всеподданнейших докладов», то есть докладов самому государю. Он обладал таким почерком, который, по мнению Соловьёва, был совершенно недоступен простым смертным. Кстати, граф Ламздорф сделал свою карьеру не в последнюю очередь благодаря красивому почерку и умению чинить карандаши и гусиные перья для канцлера А. М. Горчакова.

Впрочем, трудились на дипломатическом поприще и иные «виртуозы каллиграфии». Они достигали таких «высот», что написанные ими документы с трудом поддавались чтению. Так, С. Д. Сазонов, будучи министром иностранных дел, постоянно жаловался на то, что не может читать письма, составленные лондонским послом А. К. Бенкендорфом — до того кудревато и замысловато исполнял он латинские литеры. Граф до конца своих дней писал исключительно на международном языке дипломатии — на французском языке. Парадокс, вспоминал потом его советник К. Д. Набоков: насколько Александр Константинович выглядел мудрым в устной речи, настолько плоскими и тривиальными выглядели его письменные политические отчёты в Центр. Все его умные мысли в них куда-то улетучивались, его выводы были то изысканно длинноватыми и запутанными, то отрывочны и недостаточны [31] .

31

А. К. Бенкендорф с трудом перенёс гибель в войне своего любимого единственного сына. Потом последовало охлаждение отношений с Сазоновым, а 7 января 1917 года он простудился, заболел воспалением лёгких и через пять дней скончался. На нём царский период дипломатии в Великобритании фактически закончился.

Поступивший в МИД несколькими годами раньше Соловьёва И. Я. Коростовец вспоминает, что обстановка на Певческом Мосту была очень спокойной и патриархальной. Все интересы и разговоры чиновников вращались вокруг карьеры, продвижения по служебной лестнице, получения хорошего места за границей и критики того или иного начальника. О настоящем деле — взаимоотношениях с иностранными государствами — практически не говорили. Но обстановка в министерстве была демократичной, все были равными: и «плебеи» из купцов, и остзейские бароны с приставкой в фамилиях частицы «фон». Выделялись из общей среды так называемые экспортные,то есть те, кто успел послужить за границей, и служащие канцелярии. Они отличались изящными манерами и модной одеждой. Поскольку жалованье дипломатам Центра платили ничтожное, то многие жили в долг, уповая на то, что расплатятся с кредиторами после какой-нибудь загранкомандировки. Почти все охотно предлагали себя в курьеры для доставки дипломатической почты в посольства, миссии и консульства, потому что командировочные — так называемые курьерские дачи —курьерам платили щедро и золотом, и деньги почти всегда оставались наполовину неизрасходованными.

В Азиатском департаменте в начале 1890-х годов начальствовал известный дипломат И. А. Зиновьев (1835–1917), отличавшийся поразительной работоспособностью, делавший всё сам и не допускавший подчинённых даже к составлению какого-нибудь второстепенного письма. «Эта страсть входить в каждую мелочь, — пишет Коростовец, — задерживала деятельность министерства, но Зиновьев не доверял даже опытным чиновникам… Думаю, он не прочь был заняться вообще всей перепиской и совершенно упразднить штаты чиновников, предоставив им пить чай и критиковать начальство».

Одним из последствий такого поведения начальника стало распространение среди его подчинённых всеобщей скуки и праздности. Как правило, дипломаты собирались к завтраку в «чиновничьем парламенте», то есть чайной министерства, и приступали к обсуждению любимых тем. От нечего делать дипломаты стали придумывать себе всякие развлечения, розыгрыши, пари и т. п. В департаменте работал некто Харламов, возомнивший, что

за ним охотятся террористы-народники. Приходя на работу, он обычно обыскивал все столы, шкафы и прочие укромные места в кабинете, в которых могла быть спрятана адская машина. Его коллега И. Баллас предложил разыграть Харламова, используя его манию преследования. Розыгрыш подготовили основательно: вовлекли в него самого Зиновьева, представив его Харламову как «главного террориста», и профессора Мережковского, работавшего в психиатрической больнице по соседству с Певческим Мостом.

В один из дней Баллас невинно предложил Харламову прогуляться на острова, где располагался сумасшедший дом, с намерениием оставить его там на некоторое время. Последствия розыгрыша оказались непредсказуемыми. К концу рабочего дня сияющий от счастья Харламов появился на работе один. Коллеги поинтересовались, где же Баллас. Харламов торжественно объявил, что Баллас хотел посадить его в «дурдом», но вышло всё наоборот.

— Меня не проведёшь, — заявил он и рассказал, что профессор Мережковский сразу понял, кто из двух был душевнобольным и одержим манией преследования. Он вызвал санитаров, и те стали быстренько вязать Балласа, чтобы надеть на него смирительную рубашку Заговорщик отчаянно сопротивлялся, но что мог противопоставить хилый дворянин силе двух дюжих русских мужиков? Рубашку на шутника быстро надели, и нового пациента отвели в карцер.

В кабинете возникла немая сцена, достойная пера автора «Ревизора». Такого результата завсегдатаи «чиновничьего парламента» вряд ли ожидали! Немедленно снарядили делегацию для освобождения из сумасшедшего дома бедняги Балласа. Профессор Мережковский оказал дипломатам упорное сопротивление, утверждая, что Баллас и в самом деле был психически болен.

…Азиатский департамент по своему кадровому составу делился на две части: одна из них включала сотрудников, не владевших восточными языками и, как правило, происходивших из дворян; а вторую категорию составляли настоящие «восточники», знавшие восточные языки, но по социальному происхождению представлявшие собой разночинные слои русского общества. Первые могли сделать карьеру вплоть до посла, в то время как вторые шли в основном по драгоманской части. Из «восточников» мало кто становился послом, но всё-таки такая возможность существовала и для них. Например, драгоманами начинали свою службу русский посол в Афинах М. К. Ону и посол в Константинополе И. А. Зиновьев. Генконсулом в Харбине был немец Н. М. Поппе, сын почтенного немца-портного с Васильевского острова. Если для дворянина Стюарта, закончившего службу в должности генерального консула, карьера считалась неблестящей, то для сына портного её можно было считать вполне удавшейся.

…Переписывать бумаги Соловьёву пришлось всего два месяца, а потом его призвали отбывать воинскую повинность в качестве вольноопределяющегося в гвардейском уланском полку. Служить пришлось целый год. После службы в армии ему предстояло сдавать так называемый дипломатический экзамен, дающий право на занятие кадровой дипломатической должности. Первые месяцы работы в Турецком столе, таким образом, ничего не значили — это была своего рода стажировка после лицея, а теперь нужно было формально подтверждать свои способности к дипломатической карьере. Без сдачи дипломатического экзамена выезд за границу для работы дипломатом исключался.

На экзамене Соловьёв появился в уланской форме. Всего в экзаменационном потоке было около двадцати абитуриентов. Экзаменоваться пришлось по международному праву, политэкономии и иностранным языкам. Помимо того, экзаменующиеся должны были представить письменные работы на русском и французском языках в виде сочинения по дипломатической практике, экономического отчёта или разбора какого-нибудь консульского дела. Главным экзаменатором выступал строгий и неумолимый профессор Ф. Ф. Мартенс, который, к счастью, уже знал Соловьёва, приняв у него выпускной экзамен в Александровском лицее. Члены экзаменационной комиссии принимали во внимание и такой фактор, как родство кандидата с карьерным действующим дипломатом. Так, комиссия вполне снисходительно отнеслась к слабо подготовленному Гельске, поскольку в списке против его имени значилось, что его отец — министр-резидент [32] в Веймаре.

32

Министр-резидент — дипломатический представитель, по рангу стоящий ниже посланника.