Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке
Шрифт:
Персидским столамзаведовал делопроизводитель VII класса И. А. Персиани — красивый, очень высокий шатен с небольшой бородкой клинышком. Он, вопреки моде, носил всё чёрное и мягкую обувь, не очень стремился выехать на работу за границу, ожидая освобождения хорошей должности в Риме (Рим был его мечтой), и великолепно играл на фортепиано, для чего научился писать левой рукой, чтобы щадить для игры свою правую руку.
На противоположной от Азиатского департамента стороне, в маленькой комнате, выходящей окнами во двор, «сидит какое-то допотопное животное». Его называют вице-директоромдепартамента. С ним общаются только старшие чиновники, и он редко появляется в залах.
А ещё есть директор или начальник департамента:«Это совсем важная птица. У него большой кабинет и приёмная. К нему ходят всевозможные посетители, начиная с иностранных послов, посланников и элегантных дам и кончая черногорскими выходцами и сербскими студентами» [28] . Когда начальник приходит в министерство, на пороге залы появляется курьер с испуганным лицом и произносит магическое слово «пришёл». Тогда оба начальника отделения вскакивают из-за столов и с озабоченным видом бегут в кабинет начальника. Они несут ему бумаги на подпись.
28
Боткин намекает здесь на «увлечение» русского правительства и русской дипломатии «восточным вопросом», поддержкой единокровных и единоверных балканских славян — Сербии и Черногории.
В зале каждый начинает гадать: «прошла» бумага или «не прошла». Особенно переживают те, кто готовил этот документ. Если бумага «не прошла», придётся её переписывать. А переписывать часто приходится из-за одного слова. Каждый исходящий документ имел черновик [29] . Когда он был окончательно согласован и отработан, его переписывали набело, чистовик регистрировали в журнале, снабжали номером и отсылали через экспедицию адресату, а черновик за тем же номером приобщали к соответствующему делу (досье).
29
Как раз черновики-то и осели в Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ), а оригиналы чаще всего имеются только с входящих документов.
Бумагооборот был огромным, все писали всем — даже общение между столами в одной зале происходило в письменном виде. Естественно, новичку Боткину всё это мало нравилось (писать-то приходилось ему!), и он полагал, что многие вопросы можно было решать устно. Он считал возможным уменьшить переписку и с этим «рацпредложением» пошёл к начальнику — надо полагать, не к самому высокому.
— Вы это что? — произнёс тот с недоумением. — Сократить переписку вздумали, а потом вам понадобится, чего доброго, ещё упразднить департамент? — И то ли в шутку, то ли всерьёз, добавил: — Потрясаете основы нашей государственности, милостивый государь мой революционер!
«Больше я, — пишет Боткин, — этого вопроса не затрагивал».
Все несекретные бумаги фиксировала регистратура(секретная переписка регистрировалась по столам), располагавшаяся на том же этаже, что кабинеты вице-директора и директора. Заведовал ею молчаливый и сосредоточенный А. А. Скиндер, впоследствии сошедший с ума. К регистратуре примыкала чайная комната «Ч.А.Д.О.».
«Тёмные лестницы, тёмные коридоры, заставленные шкапами…» — так описывают мемуаристы внутренние помещения Министерства иностранных дел. Но какое скопление людей всех видов, типов и национальностей! Кого только не встретишь в коридорах министерства — ведь доступ на эти три этажа казённого здания, построенного полукружьем на площади перед Зимним дворцом, был свободным для всех желающих. Выезжая на извозчике из-под арки с Морской улицы, надо было только сказать:
— Второй подъезд направо.
Перед взором слезшего с извозчика седока возникало маленькое крыльцо, потом низенькая передняя, заставленная вешалками, а в глубине виднелась лестница. «Так и хочется сказать: "Больше света!"» — пишет Боткин.
Летом, когда начальство переезжало жить на дачи, работалось лучше. Продукцию бумагооборота курьеры исправно возили для просмотра за город. Оставшиеся в городе невольно сближались. У чиновников возникали общие интересы, они вместе проводили вечера, собирались друг у друга «повинтить», то есть сыграть в карты, в винт.
«Министра мы никогда не видим, — продолжает Боткин, — он где-то там за дверями, охраняемыми "министерскими собаками" — курьерами. Каждый департамент живёт своей жизнью». Дипломаты министерства в полном сборе бывали очень редко: один раз в год министр устраивал раут для всех своих подчинённых, а ещё поводом для всеобщего сбора являлись панихиды по усопшим. Старшие чиновники стояли в церкви в первых рядах, а «мелочь» толпилась сзади, кто как мог. На «Камчатке», как правило, возникал шёпот примерно одинакового содержания:
— Кто бы сказал! Разве он был болен?
— Не знаю… Говорят, его уже давно считали отпетым…
— Слышали, кого прочат на его место?
— Смирнова, кажется.
— Да нет, вы шутите… Не может быть!
— Уверяю вас.
— Да ведь место давно обещано другому!
— Не знаю, не знаю…
От этих панихид, пишет Боткин, в душе всегда оставался неприятный осадок.
Нашего знакомого Соловьёва, к примеру, посадили переписчиком в Турецкий стол, начальником которого был А. А. Нератов, ставший потом товарищем министра. Столоначальник никогда не выезжал за границу и всю свою карьеру сделал в стенах министерства — как и будущий министр граф Ламздорф. Нератова ценили за трудолюбие и знание канцелярского обихода. Местные остряки шутили, что Нератов — русский Жюль Верн, объехавший весь мир, не покидая письменного стола.
Греческим столоначальником в то время был С. А. Лермонтов, закончивший свою службу в Министерстве иностранных дел посланником в Штутгарте [30] .
Политическим столом заведовал С. С. Кетов, о котором говорили, что он не работал, а священнодействовал. Прежде чем приступить к расшифровке или зашифровке телеграммы, он предварительно торжественно вдевал монокль и зажигал сигару. Делопроизводителем Азиатского департамента был Н. Г. Гартвиг — человек весьма представительный и энергичный, несмотря на свою тучность. При Ламздорфе он станет начальником Азиатского департамента, а потом выедет послом в Персию и закончит свою жизнь и карьеру в драматические дни июля 1914 года посланником в Сербии (к этому человеку мы будем ещё не раз возвращаться).
30
До окончания Первой мировой войны, кроме посла в Берлине, многие страны держали миссии и посольства в бывших княжествах и землях Германии, которые хотя и вошли в состав объединённой Германии, но продолжали сохранять некоторые признаки былой независимости.
Интересную категорию низшего чиновничьего звена министерства представляли собой курьеры. Как вспоминает Чиркин, «их была целая стая, собиравшая обильную жатву с чиновников и посетителей. Для них была негласная такса: по рублю за "доклад"». Чтобы пройти весь круг представлений начальству, дипломаты должны были заплатить курьерам мзду в размере пяти рублей. А представления в МИД шли непрерывной чередой. Времени на то, чтобы самим «пробиться» к начальству, у дипломатов, особенно у отпускников, не было, вот и приходилось обращаться к услугам «курьерской стаи». Упоминавшийся выше курьер директора Богданов за свои услуги даже умудрился «выклянчить» у турок «орденок», чем вызвал недовольство у дипломатов — кавалеров этого ордена.