Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке
Шрифт:
Кандидатами были в основном технические сотрудники различных отделов и департаментов министерства, некоторые из которых (драгоманы и переводчики) поработали за границей и экзаменовались главным образом по истории трактатов и международному праву. На экземпляре списков образца 1913 года, хранящемся в архиве Министерства иностранных дел и принадлежавшем директору канцелярии МВД барону Маврикию Фабиановичу Шиллингу, против некоторых фамилий карандашом проставлены оценки и помечены лица, показавшие слабые знания по языкам и получившие переэкзаменовку. Переэкзаменовка назначалась, если кандидат получал два балла.
Что касается владения иностранными языками, то к чести дореволюционного образования следует отнести тот факт, что большинство
При изучении личных дел (формулярных списков) дипломатов обращает на себя внимание присутствие в их рядах значительного количества людей с немецкими фамилиями. Это остзейские (прибалтийские) немцы, которые, кстати, «заполняли ниши» не только в Министерстве иностранных дел, но и в армии, на флоте и вообще в государственном аппарате царской России. На 1 февраля 1917 года из 636 чиновников, состоявших на службе в МВД, 105 человек были остзейцы. Как бы недоверчиво и даже пренебрежительно (вспомним К. Станюковича) к ним ни относились, как бы современники ни ворчали на «засилье немцев» в государственном аппарате России, без остзейцев государству было никак не обойтись. Да и следует признать, что они являлись верными слугами царя и отечества, людьми, воспитанными в европейской культуре, а значит, более всего подходящими к дипломатической службе.
Умный и образованный князь Л. В. Урусов так писал о прибалтийских немцах: «Прибалтийские немцы заняли слишком удобную позицию, чтобы их можно было оттуда выбить — они верноподданные, и в этом их сила. Правда, за троном они не видят России… Но этот… недостаток их не всем виден и наименее виден власть имущим, которые ценят и воспитание на заграничный манер, и аристократизм… баронов, и их преданность царю».
Подчеркнём: ворчание — ворчанием, но никакого антагонизма на национальной, религиозной или социальной почве среди чиновников министерства никогда не было. Люди делали своё дело и по отношению к коллегам вели себя «коллегиально».
Засилье «немцев» в государственном аппарате вообще и в системе дипломатической службы в частности — тема старая и довольно избитая. С ним начали бороться довольно рано — уже при Елизавете Петровне, но каждый раз результаты этой борьбы оказывались ничтожными, а количество нерусского элемента среди высших чиновников только увеличивалось. Воронцов — родственник канцлера А. С. Воронцова, граф Семён Романович (1744–1832), тоже дипломат, попытался было положить конец «ненормальному порядку, несогласному с пользами и посягающему на самую безопасность государства», и 30 октября/11 ноября 1802 года подал государю соответствующего содержания записку. В ней граф давал волю своему возмущению, что не было ни одной нации или религии в Европе, которая не была бы представлена в российском дипломатическом ведомстве. «Из него не исключено никакое звание или происхождение, — цитирует его записку историк С. С. Татищев. — Есть там сыновья пасторов… курьеров, портных, лавочников, фельдшеров, лакеев и, что всего прискорбнее… что многие из этих господ, успев лет тридцать назад овладеть управлением канцелярией, постоянно старались устранять русских и вводить лиц одного с собою сорта…»
Понимая, что русских к дипломатии нужно было специально готовить, граф С. Р. Воронцов предлагал учредить в России специальное дипломатическое училище. Проект его, однако, осуществлён не был, пишет Татищев, потому что скоро канцлер А. С. Воронцов был заменен императором на поляка Адама Чарторыйского, и проводить в жизнь идеи графа Семёна Романовича Воронцова стало некому. В период с Тильзитского
Татищев утверждает, что неудачи России в Крымской войне 1853–1856 годов — это очевидный результат русской дипломатии, «творимой графом Нессельроде и лицами одного с ним сорта». Разделяя эту точку зрения учёного, добавим только, что в таком развитии событий виноват был и сам Николай I, который, вместо того чтобы плотно заняться российскими проблемами, вслед за своим братом взял на себя неблагодарную роль спасителя Европы и был коварно предан облагодетельствованными им партнёрами по Священному союзу. Его сын Александр II поймёт эту ошибку, но будет уже поздно.
Однако мы не станем слишком глубоко углубляться в политику, а постараемся придерживаться избранной нами темы — повседневной жизни царских дипломатов. Подводя итог всем вышеприведённым рассуждениям, выскажем свою точку зрения на этот вопрос: несмотря на определённые издержки в работе иностранцев в системе МИД, польза от их привлечения туда была несомненной. К тому же других кадров под рукой у министров иностранных дел не было.
Как бы ни были хороши правила приёма сотрудников на службу в МИД, без «руки», без «знакомства» и протекции попасть в поле зрения внешнеполитического ведомства было не так-то просто даже дворянину. Рекомендация, поручительство «нужного человека» всегда были чрезвычайно важны для проникновения в любое закрытое сообщество и в данном случае совершенно оправданы и необходимы.
П. С. Боткин, критикуя систему подбора кадров в Министерстве иностранных дел, пишет, что злые языки называли реформу Горчакова изобретением для людей с «домашним образованием», то есть рассматривали её как лазейку для молодых аристократов — баловней судьбы, никогда и нигде не учившихся или учившихся весьма посредственно. Приёмные и квалификационные экзамены сами по себе были несложными (что подтверждает также и К. Д. Набоков), но коварными, утверждает он. Коварство заключалось в том, что торжественная обстановка, в которой проводились экзамены, и суровые строгие лица членов ареопага, то есть приёмной комиссии во главе с товарищем министра, были всего лишь театром, рассчитанным на простаков. Всё заранее было расписано и решено: кого — завалить, а кого — пропустить. Возможно, это крайняя точка зрения, но известная правота за ней тоже была.
«Грешили» протекционизмом все, в том числе сами министры, призванные соблюдать порядок и дисциплину. Так, Извольский, всегда державший «нос по ветру» по части полезных связей, попросил своего товарища К. Н. Губастова, председательствовавшего в экзаменационной комиссии, оказать «внимание» некоему Струве. К несчастью, именно этот Струве продемонстрировал на экзаменах самые слабые знания и стал единственным из 25 кандидатов, который с треском провалился. Оказывать протекцию такому кандидату было просто стыдно и неудобно. По всей видимости, сильно заангажированный Извольский, узнав о провале протеже, сделал выговор Губастову в такой грубой форме, что тот подал в отставку, пожертвовав многолетней дипломатической карьерой.