Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

Григорьев Борис Николаевич

Приказом по Министерству Иностранных дел от 28 августа 1909 года № 17:

Переведен на службу по ведомству Министерства Иностранных дел

Канцелярский служитель Департамента Таможенных Сборов Министерства Финансов дворянин Александр Геммельман — канцелярским служителем 2-го разряда ДЯСиХД с 24 августа 1909 года.

Уволен со службы согласно прошению по болезни

Состоящий в ведомстве Министерства, и. о. делопроизводителя VIII класса в ДЯСиХД надворный советник Соколов.

Назначен

Российский подданный Георгий Ваннаг — в звание нештатнаго вице-консула

в г. Мехико.

Уволен в отпуск

Второй секретарь Посольства в Берлине, в звании камер-юнкера, надворный советник Светлейший Князь Волконский — 28 дней.

Продолжен срок отпуска

Драгоману Генеральнаго консульства в Тавризе титулярному советнику Введенскому — на один месяц.

Подписал:Управляющий Министерством Иностранных Дел

Сазонов

Скрепил: Директор ДЛСиХД

Бар. Буксгевден».

В октябре 1893 года от консула К. С. Нолькена в Кенигсберге в Департамент личного состава и хозяйственных дел поступила жалоба на то, что в «Ежегоднике» МИД за упомянутый год о нём были помещены ошибочные сведения: во-первых, на 70-й странице не указали, что барон имел награду — орден Святой Анны 3-й степени, а во-вторых, в написании его фамилии на французском языке на 52-й странице произошла ошибка: вместо «Nolcken» написали «Nolken». Департамент принёс извинения барону и пообещал в следующем выпуске «Ежегодника» учесть эти замечания.

К Григорию Львовичу Кантакузену в связи с присвоением ему в 1893 году княжеского титула, кадровики ДЛСиХД отнеслись с должным вниманием и почтением. Департамент уведомил его сиятельство о том, что во все официальные справочники и в его формулярный список будут внесены соответствующие изменения. По всей видимости, у Кантакузена тоже были претензии к написанию его фамилии, потому что на копии архивного документа чьей-то начальственной рукой сделана пометка о том, как правильно пишется фамилия князя.

Глава шестая. Первые шаги дипломата

Кто не обучился в юности, того старость бывает скучна.

Екатерина II

Выпускник Царскосельского лицея Александр Горчаков, в отличие от своего товарища Александра Пушкина, сознательно выбрал дипломатическую стезю и шёл по ней всю свою жизнь. Благодаря своим способностям и широкому кругозору он сразу обратил на себя внимание коллег. Свои первые шаги в министерстве он делал под наставничеством известного и талантливого иностранца на царской службе грека Иоанниса Капо-дистрии (1776–1831). «При самом начале своей службы, — вспоминал потом Горчаков, — я уже возбуждал, до известной степени, чувство зависти. 19-ти лет в чине титулярного советника начал я свою карьеру служебную под покровительством и руководством знаменитого впоследствии президента греческой республики Каподистрии. Но этого покровительства было достаточно, чтобы вызвать ко мне нерасположение Нессельроде».

Да уж, Карл Васильевич на самом деле доставил Горчакову немало неприятностей и обид. Началось с того, вспоминал потом Александр Михайлович, что однажды дядя молодого дипломата, князь Андрей Иванович Горчаков, «человек весьма храбрый, богатый, но весьма и весьма недалёкий, приезжает к Нессельроде, управляющему тогда Министерством иностранных дел с ходатайством о производстве меня в камер-юнкеры (придворный чин, в который тогда производили молодых дипломатов. — Б. Г.).

— Как! Его, вашего племянника, Александра Горчакова? Да ни за что! — воскликнул

Нессельроде. — Посмотрите, он уже теперь метит на моё место!

И отказал наотрез. Тогда князь Андрей Иванович Горчаков тут же и тогда же попросил о той же милости для другого своего племянника — Хвостова, и Нессельроде тотчас согласился».

Камер-юнкером Горчаков всё-таки стал и довольно скоро, в связи с чем А. С. Пушкин посвятил ему стихотворение, начав его следующими словами:

Питомец мод, большого света друг, Обычаев блестящий наблюдатель…

Далее поэт жалуется на пустоту высшего света и обращается к своему лицейскому другу с призывом:

И ты на миг оставь своих вельмож И тесный круг друзей своих умножь, О ты, харит любовник своевольный, Приятный льстец, язвительный болтун, По-прежнему остряк небогомольный, По-прежнему философ и шалун.

От друзей «блестящий наблюдатель обычаев» никогда не отказывался, даже от самых опасных — декабристов, но и оставить «своих вельмож» не захотел. «В молодости я был так честолюбив, — вспоминает Горчаков, — что одно время носил яд в кармане, решаясь отравиться, если меня обойдут местом». Поскольку звание камер-юнкера напрямую с повышением по службе связано не было, наш «философ и шалун» отказ Нессельроде пережил спокойно, сохранил себя на будущее и прославил и своё имя, и Россию.

…Новичков в Министерстве иностранных дел, как правило, определяли в Азиатский департамент и заставляли на первых порах заниматься черновой, неблагодарной работой — перепиской бумаг. Пишущих машинок тогда ещё не существовало, оборот документов был немалый, а кадровых писцов, как всегда, не хватало, так что молодым дипломатам самим приходилось от руки составлять и переписывать бумаги начальства и старших дипломатов. От переписчиков требовали хорошего почерка, и это послужило одной из причин, побудивших многих дипломатов стремиться к выезду в заграничную командировку — иначе можно было так и умереть с гусиным пером в руках. Но было верно и то, о чём сказал историк В. О. Ключевский: «Уметь разборчиво писать — первое правило вежливости».

Что собой представлял Азиатский департамент в конце XIX века, описывает П. С. Боткин. Департамент располагался в двух огромных залах со «шкапами», столами, бумагами и чиновниками. В одной зале размещался Ближний Восток,то есть Балканы, в другой — Персия, Китай, Япония, Корея и прочий Дальний ВостокБоткин попал в Турецкий стол.Начальником стола был делопроизводитель — чиновник VIII класса, над ним стоял начальник повыше — делопроизводитель VII класса, а оба они подчинялись начальнику отделения, делопроизводителю VI класса, который и был главным во всей зале. Этот сановник сидел посреди зала за небольшим столом и управлял всеми чиновниками. Время от времени он переговаривался с начальником отделения из соседней залы, и тогда они, пишет Боткин, уподоблялись капитанам двух судов, переговаривавшихся между собой с помощью рупора. Склонившиеся над столами чиновники были экипажами кораблей, столы — палубой, а перья — канатами, реями и т. п. Боткин: «Мы сидим за столами, пишем, курим и разговариваем. Разговариваем больше, нежели курим, курим больше, чем пишем», в то время как корабль медленно плывёт в не ведомое никому пространство.