Повседневная жизнь Льва Толстого в Ясной поляне
Шрифт:
«Стыдно, — как бы вторил Толстой Канту, — за свое ремесло, которое считалось почтенным, получать деньги. Как только деньги вмешиваются в творческое дело, делается самое гадкое». Он напоминал, что 70—150 лет тому назад существовал небольшой кружок людей, которые ценили тонкое искусство; из него выделялись те, которым авторы хотели угождать, а теперь авторы стараются угождать толпе. Английские и американские писатели находятся в зависимости от издателя, им надо либо дать взятку, либо писать так, как продиктует издатель. Удивительное развращение богатого общества! — сокрушался Лев Николаевич по поводу деградации издательских и авторских вкусов.
В имущественных вопросах, когда жизнь стала катиться «под гору», Толстой стремился сохранить любовные отношения. Он был уверен в том, что, если бы по его инициативе
Лев Толстой любил деньги, но с возрастом отношение к ним у него менялось. В период семейного счастья, например, он был твердо убежден в том, что писательский труд должен хорошо оплачиваться; высоко ценил свое имя — «Лев Толстой» и повесть «Детство» публично оценивал не ниже «Илиады» Гомера.
В 1880-е годы начался духовный поиск или кризис писателя, приведший к кардинальной переоценке многих критериев и постулатов, которыми он прежде руководствовался. Жизнь в условиях избытка материальных ценностей стала казаться ему невыносимее жизни како-
i'O-нибудь бродяги. Близкие вспоминали о его матери, к< >торая до замужества была склонна к шокирующим по- пупкам: могла, например, подарить подруге-компань- (>нке тысячи рублей в качестве приданого. Покойная маменька писателя была, конечно, тут ни при чем. Толстой кардинально изменился по экзистенциальным причинам: в глубинах своей души, на уровне мировоззрения. Гели, скажем, Фет по прочтении мрачного Шопенгауэра написал самые светлые стихи в своей жизни, то Лев Николаевич почерпнул у прославленного немца лишь отвращение к жизни во всех ее «гадких» проявлениях. В 1883 году он выдал жене доверенность на ведение всех имущественных дел, а спустя девять лет «подписал и подарил то, что давно уже не считал своим». По раздельному акту вся недвижимость, оцененная в 550 тысяч рублей, I прешла к его жене и детям. Это было четкое осознание пагубности денег, этой опьяняющей фатальности, сьеда- н >щей жизнь и счастье. Он теперь был убежден в их греховности и считал, что гений и деньги — не совместимы. I уколись — не товар. Она — не продаваема. Многие годы 1олстой упорно копил деньги, скупал дешевые башкирские земли, а подводил итоги полным отрицанием денег, < читая их величайшим развратом, преступлением. Писатель рассуждал об опасности богатства, вреде денег, но имел при этом полумиллионное состояние; говорил о грех аршинах земли, а сам при этом имел 8 тысяч десятин. Его семья за одну неделю проживала больше, чем любая крестьянская семья могла прожить за год.
Многие считали, что его теория о деньгах явилась результатом пребывания семьи в Москве. Писатель не раз выражал недовольство этим фактом, хотя идея покупки дома в Долго-Хамовническом переулке принадлежала, по словам Софьи Андреевны, ему. Колкости сыпались на него в печати и в корреспонденциях за то письмо, которое он опубликовал в прессе об отказе от собственности и в этой связи просил более не обращаться к нему за денежной помощью. Это письмо было напечатано 20 сентября 1907 года в «русских ведомостях». В распоряжении Толстого находилось небольшое количество денег, несколько сотен рублей. В своей будничной жизни писатель пользовался состоянием Со-
фьи Андреевны. По этому поводу существовал даже анекдот: «Лев Николаевич ехал в вагоне поезда по железной дороге, и к нему подошла девица, как он называл, "из кофточек" и спросила:
— Вы Лев Николаевич Толстой? — Да.
Девица:
— Я счастлива, что вас встретила. Я хотела давно спросить вас о деньгах, которые вы ругаете.
Лев Николаевич:
— Что вам надо узнать?
Девица:
— Деньги вам не нужны. А за какие деньги вы взяли билет, по которому едете?
Лев Николаевич:
— Жена дала.
Девица:
— А вот говорят, вы сапоги шьете. Откуда деньги берете, чтобы покупать товар?
Лев Николаевич:
— Жена дает.
Сидящий в углу офицер воскликнул:
— Однако вы все это ловко придумали!»
Собственный ежегодный доход Толстого составлял в
последние годы его жизни от 600 до 1,2 тысячи рублей — это был гонорар, получаемый им от Императорских театров за спектакль «Плоды просвещения». Кроме того, на черный день он берег около двух тысяч
Он жил уже вне этих — материальных по большей части — отношений, может быть, изредка вспоминая Вольтера, которого вообще-то недолюбливал: «С большим багажом в вечность не уходят».
Глава 9 Лum-me-pamop
Лев Толстой всячески стремился сбросить пыль повседневности со своего отнюдь «не гармонического прошлого», когда был самым «пустяшным малым». Для
— лгого он придумал правила, как играть в карты, не проигрывая, как попасть в высший свет, как найти выгодную службу, как занять денег, как стать сотте il faut(таким, как надо). Суть их сводилась к следующему «играть только с людьми состоятельными, у которых денег больше моего»; «искать общества с людьми, стоящими в свете выше, чем сам, — с такого рода людьми, прежде, чем видишь их, приготовить себя, в каких с ними быть отношениях. Не менять беспрестанно разговора с французского на русский и с русского на французский. Помнить, что нужно принудить себя, главное сначала, когда находишься в обществе, в котором затрудняешься. На бале приглашать танцовать дам самых важных». Гак выглядела толстовская концепция успеха, больше похожая на синекуру. Для ее реализации требовались соответствующие средства: «1) Попасть в круг игроков и при деньгах — играть; 2) Попасть в высокий свет и при известных условиях жениться; 3) Найти место выгодное для службы». Но даже в этот, еще «до-литератур- ный» период своей жизни писатель прикладывает максимум усилий для устроения своей литературной судьбы, понимаемой им как основное жизненное дело. Литература изначально была страстью, главной формой самореализации Толстого.
Повседневная жизнь всегда подвергалась мутации, провоцируя к творчеству. В этом смысле жизнь Толстого была двойственной. Уникальность натуры беспрерывно побуждала к самоанализу и вызывала разочарование. Так и не став дипломированным гуманитарием, он направил все свои силы на то, чтобы стать гениальным художником. Для этого писатель завел дневник, который был и своеобразным кондуитом, где отмечались все «слабости» молодого человека, решившего покорить мир. Днем он был многоликим актером, а вечером — рассудительным режиссером. Дневник, словно стенограмма быта и бытия: «С утра читать, потом до обеда дневник и расписание на воскресение дел и визитов; после обеда читать и баня, вечером, ежели не устану очень, повесть, читать, сделать покупки (калоши) и книги о музыке; обедать, читать и заняться сочинением музыки или повести». Речь идет о повести из цыганского
быта, романтикой которого Толстой был очень увлечен. Литературные замыслы при этом чередовались с практическими делами, например как арендовать тульскую почтовую станцию.
Однако душевные и бытовые импрессии не являлись чем-то исключительно индивидуальным, присущим только Толстому. Они были вполне типичной характеристикой всей дворянской среды. Многие ровесники Толстого, такие, как С. П. Колошин, Б. Н. Алмазов, тоже родились в усадьбах, не закончили университета, посвятили себя литературной карьере, увлекались философией, юриспруденцией, картами, цыганами. Однако в случае с Толстым все это носило гиперболический характер: круглый сирота, не имевший попечительства, выходец из патриархальной среды, с провинциальными корнями, правда, свободный от эдипова комплекса, тетенька Т. А. Ергольская была для него наивысшим авторитетом.
Живя в столицах, Петербурге и Москве, Толстой быстро осознал перспективность литературы. Изящная словесность становилась привычным занятием для дворянской молодежи. Любая эпоха имеет своих кумиров: одно время ими являлись рыцари, потом — «донжуаны». Во времена Толстого — литераторы. Переход от великосветского дилетантизма к высокой специализации в полной мере проявился в позиции М. Лермонтова и В. Соллогуба. «Вообще все, что я писал, было по случаю, по заказу, — для бенефисов, для альбомов и т. д. "Тарантас" был написан текстом к рисункам князя Гагарина, "Аптекарша" — подарком Смирдину. Я всегда считал и считаю себя не литератором ex professo, а любителем, прикомандированным к русской литературе по поводу дружеских сношений. Впрочем, и Лермонтов, несмотря на громадное его дарование, почитал себя не чем иным, как любителем, и, так сказать, шалил литературой», — писал автор «Тарантаса».