ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ ПОДВОДНИКОВ
Шрифт:
– Как вы считаете, насколько успешно справились водолазы со своей задачей?
– Наши ребята действовали на редкость успешно, несмотря на то, что поднять удалось, как и предрекали специалисты, всего двенадцать тел. Огромная удача - записка Колесникова. Из нее можно сделать вывод, что подводники активно готовились к выходу на поверхность, но роковые обстоятельства оказались сильнее их. Предполагаю, что тела товарищей, погибших в первые часы катастрофы, они спускали на нижнюю палубу девятого отсека, поэтому водолазы смогли поднять только тех, кто держался до последнего.
Много толков ходило о самопроизвольном взрыве «экспериментальных ракетоторпед», «толстых торпед», «нового подводного оружия». Эта версия была выдвинута в первые же дни трагедии американской стороной со ссылкой на технические записи своих акустиков. Ее сразу же подхватили некоторые издания, придав ей достоинство истины в последней инстанции.
Весьма резонно замечание по этому поводу капитана 1 ранга запаса Рудольфа Рыжикова, бывшего командира подводной лодки:
«Не стоит обвинять командование флота и ВМФ в том, что, мол, «что-то там испытывали». Даже если и испытывали. Что тут необычного? Нужно же знать, как ведет себя оружие не в условиях промышленных испытаний на Каспии, рядом с заводом «Дагдизель», а в море, в условиях, как говорится, приближенных к боевым».
Да, испытания были, но не на борту «Курска». Их проводили в качестве следственного эксперимента. «В течение двух недель, - сообщает специалист в газете «Век», - аналогичные «толстые» торпеды инженеры-пиротехники и следователи Главной военной прокуратуры испытывали на подрыв под воздействием динамических ударов и высоких температур. Торпеды взрываться не хотели».
Итак, правительственная комиссия, в которую вошли и бывалые подводники, и авторитетные корабелы, и опытнейшие криминалисты, отработав около пятнадцать версий, признала наиболее вероятной причиной гибели «Курска» столкновение с одной из иностранных подводных лодок, осуществлявших слежение за кораблями Северного флота.
Важно отметить, что любое из предыдущих столкновений советско-российских подводных лодок с американскими могло закончиться столь же трагично, как это вышло с «Курском», и что печальную судьбу его могла повторить и любая американская субмарина.
Противники версии столкновения вцепились в один единственный контраргумент: если бы подводные лодки врезались друг в друга, то и вторая получила бы не меньшие разрушения и лежала бы рядом. При этом рассматривают лишь один вариант столкновения - подобный лобовому удару двух автомобилей. Но море не шоссе. Субмарины перемещаются в подводном пространстве во всех возможных направлениях, удар может быть и скользящим, и верхним, и нижним. Это мог быть даже навал, относительно безвредный для одной подлодки и роковым для другой, поскольку он мог привести к деформациям в самой взрывоопасной части корабля - носовой, представляющую собой «обойму» торпед. Думаю, что те, кто рьяно отрицает возможность такого исхода, не согласятся однако поприсутствовать в торпедном отсеке во время натурного «эксперимента» с навалом, не говоря уже про более крутых соударах.
Еще одно справедливое высказывание адмирала Тэйлора, которому тоже пришлось переживать, то что пережили в августе мы: «На аварии подводных лодок газеты всегда откликаются статьями с кричащими заголовками и, к сожалению, слишком часто возбуждают воображение читателей в высшей степени красочными описаниями событий.» Это очень мягко сказано - «возбуждают воображение», возбуждают гнев, возмущение, ненависть и прочие деструктивные чувства, направляя их в русло тех или иных политических устремлений. Вот это недопустимо - сводить политические счеты на гробах соотечественников.
Из поселка Видяево я возвращался на автобусе, который был подарен курянами экипажу атомного крейсера «Курск». Теперь крейсера нет, а автобус остался. Такие дела… В салоне беседовали между собой военные психологи, врачи-психиатры из военно-морской медицинской академии. Они покидали поселок последними из всех, кто прибыл сюда по зову беды. Кстати, вместе с ними работала и дочь министра МЧС Шойгу. Я разговорился с полковником-медиком - доктором наук питерским психиатром Владиславом Шамреем.
– История отечественной психиатрии не знает еще столь массированного воздействия средств информации на и без того травмированную психику людей, потерявших своих близких. Некоторые из них были в пограничном состоянии между жизнью и смертью. Многие родственники уже пережили прощание со своими близкими в Видяево, выдержат ли их нервы еще одни похороны?
Жизнь показала, что за «Курском» потянулся новый шлейф смертей. Так всего несколько часов не дождалась до опознания тела сына мать мичмана Виктора Кузнецова. Их так и положили вместе - в одной могиле…
На крови подводников «Курска» возродится спасательная служба флота, спасательные силы международного сообщества. Уже приняты соответствующие решения. Главное, чтобы они побыстрее воплотились в металл кораблей и самолетов.
– Отдавая долг памяти экипажу подводного крейсера, - сказал на поминках Колесникова адмирал Попов, - не надо петь панихиду всему российскому флоту. На четвертые сутки после гибели «Курска» в Баренцево море снова вышли подводные лодки. И сейчас там находятся не меньше пяти единиц. Сегодня узнал, что четверть всех курсантов с надводных факультетов подали рапорта о переводе их на подводные специальности. Подводному флоту быть! За тех, кто в море!
ПОСЛЕДНИЙ ПАРАД НАСТУПАЕТ?
Все уже было… В октябре 1916 года Черноморский флот понес потерю, сравнимую с той, что претерпел в августе 2000-го Северный флот. По неизвестным до сих пор причинам взорвался, перевернулся и затонул флагманский корабль линкор «Императрица Мария». Внутри его корпуса, как и в отсеках подводной лодки «Курск», находились живые моряки, но спасти их несмотря на все старания флота не удалось. Тогда погибло 216 человек. Недавно назначенный командующим флотом вице-адмирал Колчак написал рапорт об уходе с должности. Получил ответ от Государя:
«Телеграмма Николая II Колчаку
7 октября 1916 г. 11час. 30 мин.
«Скорблю о тяжелой потере, но твердо уверен, что Вы и доблестный Черноморский флот мужественно перенесете это испытание. Николай».
Едва ли не впервые после 1917 года такой рапорт написал и командующий Северным флотом адмирал Попов. И получил, слава Богу, подобный же отказ. Одна не самая любезная флоту газета заметила сквозь зубы: «Пожалуй, впервые поведение военачальников более или менее ответило чаяниям общественного мнения - ни у кого не поднимется рука теперь кинуть камень в адмиралов Куроедова и Попова…» Зачем же столь усердно кидали эти камни в самые трудные для них дни?
Взыскивать с флота имеет право лишь тот, кто его создавал, кто помогал ему чем мог, кто спасал его в лихую годину, а вовсе не тот, кто платил налоги в Гибралтаре. Я позвонил в Ниццу в самый дорогой на Лазурном берегу отель «Негреско», над которым среди прочих развевается и наш трехцветный флаг в честь многих постояльцев из России. Увы, в день траура по морякам «Курска» никому не пришло в голову приспустить его. Улюлюканье нуворишей, которое несется со страниц их газет, из эфира их телеканалов позорит не флот и президента, а тех, кто ради красного словца не пожалеет и отца. Тем паче, что слова не красные, а черные, злорадные, лживые.