Повседневная жизнь тайной канцелярии XVIII века
Шрифт:
После некоторого затишья (возможно, далеко не все имена «объявлявшихся» в это время самозванцев нам известны) на сцену выходят новые «Петры III». В 1772 году в Дубовке на Волге выдавал себя за императора солдат Федот Богомолов, имевший при себе такого же самозваного «государственного секретаря» – солдата Спиридона Долотина. При попытке возмутить казаков Богомолов был схвачен, но даже сидя в царицынской тюрьме, он настаивал на своем, показывал «знаки» на груди и вызвал неудавшуюся попытку мятежа. На суде самозванец показал, что Петром III «объявил о себе в пьянстве своем, без дальнего замысла», был наказан кнутом, «урезанием» ноздрей и по дороге на каторгу умер. Но уже в следующем году это же царское имя «всклепали» на себя беглый каторжный разбойник Рябов и капитан оренбургского гарнизона Николай Кретов; последний на роль народного вождя не претендовал, а пытался действовать в духе гоголевского Хлестакова с целью раздобыть у легковерных оренбуржцев и ссыльных денег и умер во время следствия.
Тайная экспедиция, естественно, вела следствие по делу Пугачева и его сообщников; сам Шешковский в Москве несколько дней допрашивал самозванца. Но массовое движение показало не только слабость местных властей, но и неготовность тайного сыска к событиям такого масштаба. Небольшой аппарат не мог охватить всех случаев повстанческой агитации, и ими приходилось заниматься губернским и провинциальным канцеляриям.
Беглый матрос Федор Волков в июле 1774 года в Юрьевецкой воеводской канцелярии показывал, что из Алатыря был послан Пугачевым в числе 50 человек во главе с казацким есаулом до Москвы «для присмотру и разведывания по разным городам и селениям». Повстанческий «агитатор» Иван Пономарев дошел до Коломны, в конце июля 1774 года был схвачен, наказан батогами и сослан в Таганрог на каторгу. В конце июля повстанческие разведчики ходили по Москве и записывали, что говорят о Пугачеве. Им было дано задание выяснить, готовы ли москвичи к его встрече и будут ли «рады, если скоро придет сюда Петр Федорович». Одновременно с посланцами восставших в центральные уезды России проникали их указы и манифесты; в январе 1774 года такой «пасквиль» был найден даже в Зимнем дворце. В Москве в октябре были задержаны беглые крестьяне отставного советника П. Татищева Василий Афанасьев и Андрей Иванов с копией повстанческого манифеста от 31 июля 1774 года. В таких случаях Тайная экспедиция ограничивалась извещением губернаторов и Малороссийской коллегии «о посланных от ‹…› Пугачева с письмами людях».
Были созданы временные секретные Оренбургская и Казанская комиссии, в состав которых наряду с гвардейскими офицерами входили и чиновники Тайной экспедиции. Так, коллежский секретарь Александр Чередин и канцелярист Качубеев были присланы в Московскую контору Тайной экспедиции, а к Казанской секретной комиссии прикомандированы канцеляристы Тайной экспедиции Михаил Попов и Семен Балохонцев. В комиссиях составлялись экстракты следственных дел, по которым в Тайной экспедиции выносились решения после получения указаний от Екатерины II, принимавшей в розыске самое деятельное участие. Приговоры приводились в исполнение секретными комиссиями на месте.
Но были и казусы, которые рассматривались в самой Тайной экспедиции, – например, дело бывшего сержанта гвардии Петра Бабаева, публично «признавшего» в январе 1774 года Пугачева «точно за истинного Петра Третьего, о чем всюду и всем сказывал и уверял». Розыск по делу Федора Гориянова – дворового человека отставного поручика Усова – показал, что и другие дворовые говорили между собой о Пугачеве, что он подлинно Петр III, у него много войска, что он скоро будет в Москве и «они все будут за него стоять, и если бы они отданы были в солдаты, то они бы все пошли к нему на службу». Повар Ремесленников добавлял, что Пугачев «в Москве белопузых (дворян. – И. К., Е. Н.) всех перерубит». Солдаты Нарвского полка Ларион Казаков и Никита Копнин в мае 1774 года были осуждены Тайной экспедицией к наказанию шпицрутенами «через полк шесть раз» за намерение бежать из полка «в шайку к Пугачеву» и подговор к тому других солдат. Преображенцы Ляхов, Мясников и Филиппов, пойманные уже в Новгородской губернии, в Тайной экспедиции сознались в намерении «итти на службу ‹…› к Пугачеву ‹…›, чая получить от него ‹…› награждение».
Всего Тайная экспедиция вынесла решения по 685 розыскам участников крестьянской войны, из которых 177 были делами крестьян, 246 – казаков, 22 – работных людей с уральских заводов, 55 – башкир, татар, чувашей. Кроме них были осуждены 13 солдат, 140 священников и 29 дворян, преимущественно офицеров. Крестьян после наказания кнутом или плетьми отправляли обратно к помещикам или на каторгу в Таганрог и Рогервик, где их должны были «во всю жизнь содержать в оковах», или на поселение в Сибирь; так же наказывали работных людей. Священников обычно не подвергали телесным наказаниям, но «лиша священства, посылали в Нерчинск на каторжную работу вечно» или отправляли в солдаты; «а буде негодны, то положив в подушный оклад, причисляли во крестьянство». В феврале 1774 года за сдачу в плен и присягу самозванцу Тайная экспедиция осудила к лишению чинов и дворянского звания и отправке в солдаты поручика Илью Щипачева, прапорщика Ивана Черемисова, подпрапорщика Богдана Буткевича. [535]
535
См.: Джинчарадзе В. З.Указ. соч. Т. 2. Вып. 2. С. 86–92.
Одновременно с Пугачевым в 1774 году назвался Петром III тамбовский крестьянин Иов Мосягин, но совершить ничего достойного не успел, поскольку сразу был схвачен и умер после «экзекуции» кнутом. После разгрома восстания имя Петра III продолжало жить: в 1776 году в соответствии с «его» указом о «сыскивании дворян» громил помещичьи имения Воронежской губернии отряд однодворца Ивана Сергеева; в 1778 году солдат царицынского гарнизона Яков Дмитриев считал, что император с армией находится в крымских степях, «и мы де ево, как отца, ожидаем сюда в Царицын». Сами самозваные императоры появлялись также еще не раз. В 1776 году «Петром III» провозгласил себя почтальон из Нарвы Иван Андреев; в 1777-м – беглый солдат Иван Никифоров; в 1779-м – однодворец Герасим Савелов; в 1780 году – донской казак Максим Ханин.
Возможно, последними «Петрами Федоровичами» стали бывший пугачевский атаман Петр Хрипунов в 1786 году и сержант Василий Бунин в 1788 году. Бунин, впрочем, был не самостоятельной фигурой, а «выдвиженцем» (с не вполне понятными намерениями) вдовы-полковницы Марии Тюменевой. По словам самозванца, Тюменева «вклепалась в него» и распространяла слухи о необычном происхождении отставного вояки; сам же он жил при барыне в свое удовольствие, «обращаясь в пьянстве». [536] В 1796 году появился уже «сын» неудачливого государя – беглый дворовый Ксенофонт Владимиров из-под Саратова.
536
См.: Отголоски пугачевского бунта // РС. 1905. № 6. С. 662–670; Еще тень Пугачева // РА. 1871. № 12. С. 2055–2065.
Самозваных «Анн», «Елизавет» или «Екатерин» не было – за исключением случая с психически больной полковницей Корсаковой, о которой речь пойдет ниже. Патриархальные представления основной массы подданных не очень одобряли явления «баб» на царстве; представительницы прекрасного пола могли разве что пококетничать, как жена однодворца Евдокия Васильева, с чего-то решившая, что именно «с ее персоны печатают рублевики»; неуместная шутка, как полагалось, закончилась следствием. Уже в 1815 году в Арзамасе объявился «лженезаконный сын» Екатерины II (отставной солдат лейб-гренадерского полка Николай Степанов). Самозванец представлялся «барином», но едва успел начать свою деятельность в качестве «ревизора», призванного объявить крепостным крестьянам о переводе их в казенные, как был схвачен разгневанным помещиком, отдан под суд и отправлен на вечную каторгу. [537]
537
См.: Сивков К. В.Самозванцы в России в последней трети XVIII в. С. 113; Юдин П.Самозванец XIX столетия // РА. 1898. № 4. С. 615–620.
Зато уже в 1780-е годы, когда шансы Павла на получение власти (легальным или «переворотным» путем) были утрачены, из придворных сфер на «улицу» стал перемещаться образ справедливого государя-наследника. Появляются первые дела Тайной экспедиции о самозванцах или о «посланцах» Павла. Правда, народных героев-заступников или лихих атаманов среди них уже нет – «лже-Павлы» были скорее неразборчивыми авантюристами. «Я не солдат, а Павел Петрович», – ошеломил в 1782 году 38-летний служивый Николай Шляпников свою любовницу-казачку, у которой стоял на квартире, используя это признание в качестве аргумента, чтобы уговорить ее бежать с ним на Волгу. Но на следствии он признался, что имел менее поэтические намерения: «обобрав ее, оставить на степи, а самому, прошетавшись по хуторам до выступления в назначенной поход, явитца на марше в полк». За это Шляпников отправился в Нерчинск, а обманутая казачка Ирина Трофимова умерла под стражей. [538]
538
См.: РГАДА. Ф. 6. Оп. 1. № 541. Л. 3 об.-9.
Восемнадцатилетний сын пономаря Григорий Зайцев в 1783 году сначала объявил себя посланцем Павла – разъезжал по украинским местечкам, рассказывая крестьянам, как он «с государем обедал» и был послан от него «проведывать о подушном окладе». Войдя в роль, он назвался уже «наследником государем Павлом Петровичем» и вел себя «по-императорски» лихо: «отставного вахмистра Игната Дукачева жену и других побил; караул и караульных разбил»; требовал – и получал – лошадей, подводы, квартиры и вина, полагая, что «народ легкомысленный и простой» ему поверит. Даже будучи заперт в «смирительный дом», Зайцев не угомонился, став одним из самых беспокойных узников Тайной экспедиции под конец ее существования. [539]
539
См.: Там же. № 542. Л.72–72 а.