Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII
Шрифт:
Скорее всего, эти вполне мирного, гражданского характера занятия не поглощали всего времени буржуазии, потому что ей вполне удавалось совмещать их с другими – характера полицейского и военного. Действительно, на нее возлагалась забота об обеспечении спокойствия города и его защиты от внешней агрессии. Вот отсюда-то и ясна необходимость в вооруженных силах. Войско набиралось из тех же людей, что входили в участки и полусотни, и они, меняя административные функции на военные, входили в состав формирований городского ополчения.
Что собой представляли эти формирования? В каждом квартале имелся свой полк, численность которого зависела от плотности населения этого квартала [48] . Каждый полк делился на шефские роты – пешие или конные, в каждой такой роте насчитывалось по две сотни солдат. Полком командовал полковник; в шефских ротах командование осуществляли капитан, лейтенант, прапорщик, знаменщик, сержанты и капралы. Все они были выходцами из буржуазной среды, в большинстве своем – из судейских высших чинов, крупных торговцев, а иногда даже и из священнослужителей [49] . Равно как и подчиненные, они не получали
48
В одном из документов, датированном 27 февраля 1617 г., можно найти упоминание о том, что некоторые полки насчитывали до четырнадцати шефских рот. (Archives nationales, HI 1962).
49
Некий господин Руле, аббат де Ланьи, был в своем квартале полковником; некий каноник из собора Парижской Богоматери в своем – капитаном. При Генрихе IV офицеры городского ополчения выбирались королем и приносили ему клятву верности (Archives nationales, HI 1795, f-os 231 и следующие, 8 июля 1610 г.). При Людовике XIII, как нам представляется, все они, за исключением, может быть, полковников, избирались главами городских участков и полусотен (сенкантенье).
Кажется вполне вероятным, что служба в городском ополчении была для буржуазии, населяющей квартал, обязательной, причем не существовало ограничений ни в возрасте «призывников», ни в продолжительности самой службы. От нее не освобождались представители ни одной профессии – вплоть до служителей Церкви. В зависимости от пригодности и профессиональной подготовки они зачислялись либо в отряды пехоты, либо в копейщики, либо в алебардисты, а иногда – в конные мушкетерские роты, и из этого-то людского смешения и формировались полки, составлявшие более чем странное войско. Ополченцам полагалось приобретать за собственный счет оружие, они обязаны были всегда поддерживать его в хорошем состоянии и боевой готовности в своих мирных жилищах [50] . Мундир не считался обязательным: оставаясь в своих привычных камзолах и штанах из черного, серого или коричневого сукна, они преображались из штатских в военных, всего лишь подвесив к портупее, надетой на повседневную одежду, мушкет или копье. Случалось, что богатый капитан из собственного кошелька оплачивал экипировку своих людей, – тогда его рота внешним видом резко отличалась от других и кичилась этим.
50
Для того чтобы избежать излишних расходов, Людовик XIII издавал многочисленные указы, среди которых 8 августа 1636 г. появился и такой: оружейникам и торговцам скобяным товаром, которые подворовывали, дороже продавая оружие, запрещалось, под угрозой штрафа в пятьсот ливров и конфискации лавки со всем имуществом, отпускать шарлевильские и седанские мушкеты с портупеями по цене выше 10 ливров за штуку, голландские мушкеты – 12 ливров, копья из Шарлевиля или Седана – 10-12 ливров.
Появляясь в городе, офицеры ополчения обычно напяливали роскошные костюмы, какие носила разве что знать. И, как правило, чем ниже был чин, тем более помешан на элегантности был его носитель. Все тот же Сорель, все в том же «Пастухе-сумасброде» представляет зрителю одного столяра, «видного буржуя с во-от такой ряшкой», который, будучи избранным в своем квартале капралом, «уж так возгордился, будто ведет свое происхождение от одного из девяти героев». И добавляет, что тот для торжественных случаев заказал себе у портного «шикарный наряд из пунцовой материи с золотым позументом».
Участников городского ополчения, как и солдат королевских войск, вынуждали периодически заниматься специальными упражнениями: они учились маршировать, шагая в ногу, перестраиваться, обращаться с мушкетами, копьями, алебардами. Обязательны были как индивидуальные смотры оружия, так и участие в полковых или ротных «парадах». Время от времени устраивался «сбор всех частей» на какой-нибудь равнине в парижских предместьях, но с особым волнением ополченцы ожидали всегда инспекции, которую проводили сам король или эшевены.
Организованное таким образом городское ополчение первым своим долгом почитало участие во встрече короля, когда тот возвращался из путешествия или с войны. Ополченцы во всеоружии шли впереди, по бокам и позади Его Величества, образуя своеобразную живую изгородь, целью которой было предотвратить, в общем-то, всегда возможное покушение на царствующую особу. Вот так, в полном составе, они покидали свои кварталы только при исключительных обстоятельствах или в случае проверки – такой, о каких шла речь выше. Обычно на улицы, заслышав призывный барабанный бой, выходили лишь сторожевые роты: они осуществляли надзор за порядком на пути от своего места жительства до городских ворот и, конечно, на обратном тоже. Существовало два документа, один – 1617 г., другой – 1636-го, в которых были зафиксированы основные положения, касающиеся дисциплины в рядах ополченцев и полномочий этой великой армии. Оба устава были разработаны эшевенами и утверждены Людовиком XIII. В соответствии с ними солдатам городского ополчения вменялось в обязанность вести пристальное наблюдение и за тем, что происходило за воротами: поблизости от них и от укреплений, между ними находившихся. Они должны были расспрашивать всех, кто прибывал в город или выходил (выезжал) из него; выяснять причины их приезда или, наоборот, отъезда; сигнализировать о том, что заметили подозрительных лиц; препятствовать вывозу за пределы Парижа без надлежаще оформленных пропусков оружия, пороха и боеприпасов, регулировать движение гужевого транспорта, в изобилии скапливавшегося у ворот, наконец, в случае войны – окопавшись за крепостными стенами, отражать атаки врага.
Служба по охране столичных ворот считалась обязательной для всех горожан без исключения (даже для священников и монахов), но независимо от того, выходили ополченцы нынче в дозор или не выходили, они оставались в распоряжении своих начальников круглые сутки – как днем, так и ночью. Им далеко не всегда удавалось, вернувшись домой, насладиться вполне заслуженным отдыхом, – чаще всего им снова приходилось выходить на улицу с оружием в руках. Поскольку именно городское ополчение отвечало за порядок в городе, его участникам то и дело приходилось
51
Жан де Ланнель в «Сатирическом романе» (1624, с. 82-83) рассказывает о том, как однажды ночью, когда его герой, Эннемидор, ввязался на ночной парижской улице в закончившуюся битвой ссору с неким знатным сеньором, на шум прибежали человек тридцать-сорок (это были представители городского ополчения), и как они затем пустились преследовать участников этого поединка.
Многие глупцы и вертопрахи, встречая отряды городского ополчения на улицах столицы, откровенно подтрунивали, а то и издевались над этими людьми: где им было понять достоинства, оценить гражданскую доблесть и бескорыстие солдат, верно служивших своему городу и не получавших ни единого су [52] . Сатирики представляли их в виде сборища фанфаронов, которым только бы пострелять вдоволь, которым ничего не стоит, сколько бы раз ни вышли на улицу, усеять свой путь трупами фланеров и зевак, виновных лишь в том, что глазеют на то, как они маршируют, а сами готовы уносить ноги, едва почуяв малейшую опасность. Дворяне видели в ополченцах орду оборванцев. Полки Его Величества отказывались во время официальных церемоний уступить им место. Товарищи по ремеслу, узнав в ставших сержантами и капралами и теперь гордо восседающих в седле главах участков и сенкантенье – одетых в воскресные камзолы, с туго перепоясанным толстым пузом, с мушкетом на перевязи и в напяленной на голову шляпе с султаном из перьев, бывших приятелей из соседней лавки или мастерской, осыпали их градом насмешек и, в свою очередь, отворачивались от этих, как им казалось, опереточных вояк.
52
Отметим заодно, что купеческий старшина, эшевены, члены городского совета, квартальные надзиратели, сенкантенье и главы городских участков, пользуясь серьезными привилегиями, также не получали никаких должностных окладов; исключение составляли лишь с трудом возмещавшие их расходы на представительство так называемые «вознаграждения». И тем не менее «глас народа» обвинял их в том, что они используют служебное положение, «дабы обделывать свои делишки», а в частности, купеческого старшину и эшевенов в том, что они прикарманивают налоги, полученные от мелких служащих, ими же и назначаемых на должность (а кроме того, разносчиков сена и угля, gagne-deniers, jures-racleures и так далее), да и в том, что они устраивают махинации с рентой и спекулируют городским имуществом. Кудахтанье роженицы, 1622; Восстановление роженицы, 1622 (Le Caquet de l'Accouchee, Le Relevement de l'Accouchee)
Однако и Людовик XIII, и кардинал Ришелье отнюдь не разделяли взглядов этих насмешников. Напротив, они со страстным вниманием следили за деятельностью городского ополчения. Они знали, что шестнадцать его полков образуют достаточно грозную армию из тридцати тысяч вооруженных солдат [53] и что эта армия, находящаяся целиком во власти эшевенов, то есть буржуазии – постоянно кипящего котла республиканских настроений [54] , представляет собой вечную опасность для короны, еще возрастающую в периоды народных волнений, сотрясающих королевство. Они не отрицали пользы от городского ополчения, они с видимой невооруженным глазом благодарностью принимали его службу, но они при этом, втайне от других, сохраняли по отношению к нему некую подозрительность.
53
Если верить небольшой по объему книжечке, выпущенной в 1615 г. под названием «Привилегии, данные королем буржуа города Парижа, пользующихся милостью короля за их службу Его Величеству», купеческий старшина столицы мог одновременно поднять по тревоге армию в двести тысяч человек. Однако это все-таки кажется преувеличением.
54
Особенно характерных для протестантских кругов этой буржуазии.
Впрочем, монархия и буржуазия были втянуты в глухую борьбу уже давно, но на деле эта борьба ставила себе целью не лишить последнюю огромных привилегий, а только уменьшить ее могущество, в излишней степени, как полагали правители, опирающееся на мушкеты, копья и алебарды. Борьба эта продолжалась и при Людовике XIII, но теперь цель стала иной: нарушить спаянность, монолитность буржуазии, оторвать от общей массы верхушку, так сказать главарей, чересчур высоко взлетевших на государственной службе по ступеням социальной лестницы, дворянство мантии, которое следовало во что бы то ни стало привязать к трону, чтобы именно ему непосредственно подчинялось гражданское и военное руководство. И король ловко и умело вел за это сражение. Для начала он провел своего рода демаркационную линию между этим самым дворянством мантии и крупными торговцами и промышленниками. Первые отныне становились для него королевскими служащими, вторые, вероятно, вполне достойные уважения, все-таки особами низшего сорта, которым следовало соблюдать установленную государем субординацию. Монарх рассчитывал навязать им эту субординацию при посредстве выборов эшевенов. И вскоре вмешался в этот процесс – не просто своим присутствием, но и буквально вынудив выбрать купеческих старшин среди высших чиновников верховных судов, чья безусловная преданность трону была хорошо ему известна.