Повстанцы
Шрифт:
Подошли еще двое мужиков. Они, должно быть, рассчитывали что-нибудь услышать от ксендза, известного заступника простых людей.
— Так как, братцы, будет с договорами на землю и с повинностями? — спросил Мацкявичюс. — Сурвила, я слышал, справедливый пан, столкуетесь.
— С паном, может, и сговорились бы, — отозвался пожилой хозяин. — Только не знаем, как уговариваться насчет земли?.. Ведь, по правде сказать, — она наша. Вдесятеро мы за нее отработали. Да еще такие деньги платить! Нет справедливости для людей.
— Верно
— Так что же делать, ксендз?
Этот вопрос Мацкявичюс слышал уже неоднократно и не раз на него отвечал. Но всякий раз это его волновало. Таким вопросом неизменно заканчивалась беседа с крестьянами, а ксендз всегда направлял ее так, чтобы мужики сами убедились в безысходности своей судьбы. И теперь Мацкявичюс заговорил, внезапно загораясь:
— Что вам делать? Пока что обождите, потерпите. Правда придет, словно буря, и смахнет панов и чиновников, как былинки, как дорожную пыль! Говорю вам, кто на какой земле живет, та земля ему и принадлежит. А у кого земли нет, когда восстанем, тот заслужит и получит. Ну, будьте здоровы, братцы!
Он ударил кнутом лошадь и покатил дальше. Изумленные крестьяне провожали его взглядами, полными надежд и тревоги.
— Ой, ксендз, — вздохнул Дымша, — всей душой я за ваши слова, но поостерегитесь! И то толкуют, что вы бунт готовите. Боюсь, что вам его и не дождаться.
Мацкявичюс усмехнулся.
— Не бойтесь, пан Дымша. Коли за меня возьмутся, то прежде всего сам епископ. Тогда уж верный знак: надвигается буря! Буду знать, как себя вести. Мои люди пойдут со мной.
Через полчаса они добрались до Клявай.
У входа в барский дом их встретил Виктор Сурвила, молодой, высокий, с продолговатым смуглым лицом, с черными усиками и небольшими бакенбардами. Черные, немного запавшие глаза глядели открыто, внимательно. Поздоровавшись, он вежливо пригласил гостей в комнаты.
Появился Акелайтис. Поспешно, как всегда, сбежал с лестницы, кинулся приветствовать прибывших.
— Ксендз! Давно не видались! И господин Дымша! Я счастлив, что вы приехали. Пан Сурвила доставил нам всем неописуемую радость. У пана Виктора такое множество новостей!
— И я рад вас видеть, — отозвался Мацкявичюс, — тем более, что у меня к вам дело.
— О делах потом, а сейчас попрошу в комнаты, — приглашал Виктор.
В гостиной кроме хозяев сидели еще Шилингас из Пабярже и Кудревич из Сурвилишкиса. Все были знакомы между собой, и беседа потекла без труда, хозяева умело заняли гостей разговором о соседях и сельских работах. Всем не терпелось услышать от Виктора новости, но он поджидал остальных приглашенных — Ядвигу Скродскую и Пянку.
Наконец за окнами загромыхал фаэтон, и Виктор поспешил навстречу гостям. Минуту спустя он ввел в гостиную Скродскую.
— Пан Пянка не приехал, — пояснил Виктор. — Задержался. А где, известно разве что панне Ядвиге.
— И
Она подбежала к хозяйке дома.
— Ядзя! Ты очень изменилась за эти два года, — говорила, целуя гостью, пани Сурвила.
— К лучшему или к худшему? — шутливо осведомилась Ядвига.
— Разумеется, к лучшему. Похорошела, повзрослела, выглядишь настоящей дамой.
Ядвига засмеялась коротким, звонким смешком:
— Значит, постарела! Зато и вправду стала самостоятельной. Отец не отпускал, а я взяла и приехала. Чем не эмансипация?!
Упоминание о Скродском было неприятно Сурзилам, Ядвига словно упрекала их, что они не пригласили и его. Но Ядвига, видимо, не собиралась никого укорять и не стеснялась говорить об отсутствующем отце.
— В своих отношениях с людьми папа придерживается своеобразной тактики, которая в наши времена не годится. Признаюсь, я с ним не лажу, у нас уже возникли весьма неприятные конфликты.
Желая перевести разговор на более общие темы, старый Сурвила заметил:
— Пан Скродский — дворянин консервативных взглядов и в экономике, и в политике. В Литве немало помещиков, которые рассуждают и поступают, как он.
— Слабое утешение! — сверкнула глазами Ядвига. — Мы, молодые, должны искупить ошибки своих отцов. Не так ли, пан Виктор? обратилась она за поддержкой.
— Радуюсь прекрасным намерениям панны Ядвиги, — сдержанно улыбнулся молодой Сурвила.
Он, пожалуй, и себе не хотел признаться, что втайне ожидал Скродскую, а теперь зорко наблюдает за ней. Мать права: Ядвига переменилась к лучшему. И то, что он уже слышал о ней, и эти ее слова свидетельствуют, что помыслы, чувства и дела не разделят их в событиях недалекого будущего.
Теперь Ядвиге предстояло поздороваться с Мацкявичюсом.
— Пан Виктор, познакомьте меня с ксендзом, — прошептала она.
Но Мацкявичюс услышал и первый протянул руку:
— А мы уже знакомы, панна Скродская. Видел вас на похоронах Даубараса. Вы слушали мою проповедь на кладбище.
Ядвига не нашлась, что ответить. Почти с испугом смотрела на него, готовая встретить суровый взгляд, но на этот раз глаза у Мацкявичюса были добрые, снисходительные, чуть насмешливые.
— Уверен, что нам с вами не придется ссориться, — добавил он подбадривающим тоном.
Недолгое замешательство Ядвиги уже миновало, и она ответила громко, не конфузясь:
— Ссориться с вами, ксендз, значит заранее обрекать себя на поражение. Я бы этого не хотела.
— Ну вот, и разговорились, как добрые соседи, — улыбнулся, отходя в сторону, Мацкявичюс.
Теперь все были в сборе, и хозяйка пригласила гостей в столовую. Уже приближался вечер. Стол выглядел скромна. Молодой Сурвила пожелал, чтобы угощение соответствовало интимному характеру добрососедской встречи.