Пояс Контафины
Шрифт:
Глава 3. Татьяна Михайловна
«Марфа! Марфа! Ты заботишься и суетишься о многом,
а одно только нужно!»
Евангелие от Луки, Гл. 10: 41-42
– Ты чего так долго и почему не позвонила? – Татьяна Михайловна появилась в прихожей, едва Мила зашла в квартиру.
– Ой, мам, прости! – Мила виновато развела руками, – закрутилась!
– Только не ври, что была на работе! Время уже двенадцатый час! Опять взялась за старое? – истерично начала Татьяна Михайловна.
– Мам, во-первых, я уже взрослая, и не нужно мне читать морали, – огрызнулась Мила, – во-вторых, Ольга Переверзева пригласила меня в свой клуб. Хочет найти мне иностранного жениха. Говорит, мне нужно начать новую жизнь, что я здесь сойду с ума! – Мила почувствовала в своем голосе такие же истеричные нотки, как и у матери.
С того дня, как Санек забрал Сан Саныча, отношения у нее с матерью стали очень сложными. Татьяна Михайловна, конечно же, во всем случившемся обвинила развязность Милы, потом стала корить себя, что уехала и оставила детей без присмотра, потому и произошла эта беда.
Мила, которая в душе всю вину взяла на себя, тем не менее, пыталась отгородиться от агрессии матери, как ежик, выставив иголки, и парируя каждую ее попытку обсудить ситуацию. Она бегала по адвокатам, по судам, стараясь особо не ставить в известность мать о своих действиях, так как каждый раз, когда речь заходила о Сан Саныче, Татьяна Михайловна заливалась слезами. Милу, которой и так тяжело было переносить всю эту ситуацию, ее слезы просто выбивали из колеи, поэтому она все делала сама и молчала, постоянно врала и изворачивалась.
Отношения матери и дочери давно перешли в формальную стадию, как у старых супругов, которые вынуждены жить вместе, но отдалились друг от друга. Но сейчас в первый раз за последние годы Мила вдруг почувствовала необходимость поделиться.
Татьяна Михайловна всплеснула руками, а потом запричитала:
– А что, Людочка, может, она и права? Правда, вдруг еще и найдешь свое счастье, кто же знает!
– Никто, – Мила пожала плечами, – никто не знает, найду или нет. Мам, я спать! Мне вставать рано, у меня сверхурочный пациент утром, а в 19.00 свидание.
– Свидание? С кем? – удивилась Татьяна Михайловна.
– Ну как с кем? С американским женихом! – улыбнулась Мила, – я уже начала путь к новому счастью!
– Ах, вон оно что! Ольга уже успела найти тебе жениха! Шустрая! А что за человек-то? Порядочный? Как его зовут? – Татьяна Михайловна уже начала беспокоиться, как бы дочка вновь не ошиблась в выборе.
– Зовут Роджер. По профессии врач. Мам, давай завтра поговорим, а то у меня руки будут дрожать, мне выспаться надо! Мы в клубе поели, я ужинать не буду.
– Ну, завтра, так завтра! Спокойной ночи! – украдкой смахнула слезу Татьяна Михайловна. – Это хорошо, что врач – будут общие интересы, не то, что с Саньком. – подумала она.
Татьяна Михайловна интуитивно чувствовала, что в дочери что-то переменилось – помягче стали иголки, и расстояние между ними сократилось.
Втайне Татьяна Михайловна обвиняла в том, что произошло, себя. Не нужно было заставлять Людмилку выходить замуж за этого мента – ведь понятно было, что они не пара. Но она сама, в свое время, забеременев от парня, приехавшего в Москву работать по лимиту, отказалась выйти за него замуж лишь потому, что он не был коренным москвичом, и потом жалела всю жизнь. Парень-то был неплохой, и, наверное, у них получилась бы хорошая семья, но Татьяна Михайловна, москвичка во втором поколении, настолько дорожила своим статусом, что и мысли не могла допустить о том, чтобы выйти замуж за «лимитчика».
Ее родители – Фаина и Михаил, сразу после войны переехали в Москву из глухой вологодской деревни, мать работала кочегаром, отец строил метро. После рождения дочери, мама нашла место дворника, что по тем временам было довольно сложно: Дворникам давали квартиры, и это было их с мужем первое собственное жилье в сталинском доме с высокими потолками и огромными парадными, убирать которые тоже приходилось Фаине. Но зато они закрепились в столице и стали москвичами на законных основаниях!
Позже, в восьмидесятые годы, уже после смерти мужа, эту квартиру Фаина приватизировала на себя и на дочь. Это была ее единственная материальная ценность, и она с рождения внушала дочке Танечке, как трудно досталась ей собственная жилплощадь. Поэтому к квартире у самой Татьяны с детства сформировалось благоговейное, почти сакральное отношение, также как и к статусу коренной москвички, и к корочкам о высшем образовании. По настоянию матери она получила модную в советские годы профессию инженера
Уже позже, когда развалился Союз, закрылась фабрика, и в Москву хлынул поток гастробайтеров, не имеющих никакой прописки, Татьяна поняла, что всю жизнь молилась не тем богам. Женского счастья она так и не нашла, и очень жалела о том, что отказалась от брака с отцом Людочки. Поэтому, когда дочь забеременела, она решила предостеречь ее от собственных ошибок и толкнула на брак с тамбовским пареньком. И опять она ошиблась.
… Рабочий день, казалось, длился вечность. Мила еще утром позвонила хозяйке клиники. Она решила на всякий случай попросить отгул на понедельник «по семейным обстоятельствам». Хотя впереди были выходные, но она на всякий случай решила подстраховаться, ведь неизвестно, как там у нее пойдет с этим американцем. Хотелось оставить запас времени.
Весь день она мучилась сомнениями, стоит ли ограничиться только ужином с американцем, или идти дальше, если он ее позовет к себе, просчитывала разные сценарии, и на всякий случай, все-же, решила запастись еще одним днем.
Во время обеденного перерыва, она позвонила Ольге, рассказав о своих планах Ольга одобрила все ее действия, и попросила держать ее в курсе, как пройдет свидание. Мила поделилась с подругой сомнениями по поводу запаха спиртного, который она учуяла после посещения ресторана.
– Фигня, – заверила ее Ольга, – американцы вообще мало пьют, особенно если он врач – там с этим строго. Может эта администратор в ресторане преподнесла ему в качестве подарка за бронь бокал шампанского, а может, махнул для храбрости! Сама же говоришь – он застенчивый! – успокаивала Милу подруга.
Перед концом рабочего дня позвонила хозяйка, и сказала, что отгул на понедельник Миле она даст, но сегодня ей придется задержаться, и обслужить еще одного «внеурочного». В общем, когда Мила, наконец-то, освободилась, время было уже пол-седьмого, и нечего было и думать о парикмахерской, в которую она записалась с утра. Хорошо, что она сообразила захватить с собой любимое платье с открытой спиной, в котором она выглядела очень соблазнительно. Но как она ни торопилась, все равно опоздала почти на сорок минут.