Поющая в башне
Шрифт:
Она судорожно облизнула губы, язык еле ворочался. Чтобы не выдать свое состояние, она поспешила подняться наверх. Ее спальня по духу не уступала всему дому. Тяжелые, расшитые золотом парчовые шторы в тон покрывала на кровати были глубокого фиолетового цвета. Сиреневые узоры на стенах, обрамленные декоративными рельефными арками, и того же оттенка роспись на комоде с выгнутыми ножками. Даже на хрустальной люстре и светильниках у кровати сверкали прозрачные фиолетовые капли.
– Я видел Вашу машину, - прервал молчание Газиев.
– Подумал, Вы будете в восторге.
–
– Варя подбирала слово.
– Удивительно. Просто красота!
Она тактично умолчала, что не имеет ни малейшего отношения к выбору оттенка, потому что машину мама как- то купила у своей подруги.
– Здесь небольшая ванная, там есть все необходимое, - Газиев поставил сумку на стул, обитый белым бархатом, и сел на кровать.
– Кроме того, я взял на себя смелость приготовить для Вас небольшой подарок.
– Вот как?
– она пыталась придумать повод попросить его выйти.
– Да. Вон в том гардеробе. Посмотрите.
Она открыла шкаф. Короткое темно-синее платье из тонкой полупрозрачной ткани.
– Я сам выбрал его. Вам нравится? Думал, какой белоснежной будет в нем Ваша кожа.
Она почувствовала его дыхание на своем затылке и вздрогнула, - не заметила, как он подошел.
– Да, очень красивое, - она сделала шаг в сторону.
– Наденьте его сегодня. Я настаиваю.
– Хорошо. Но мне надо переодеться... Вы не возражаете?
– Хотите, чтобы я ушел?
– он окинул ее долгим, тяжелым взглядом.
– Вы правы. Спешить ни к чему.
Когда за Газиевым захлопнулась дверь, Варя, продолжая сжимать в руках вешалку с платьем, опустилась на кровать. Казалось бы: в чем сложность? Просто потерпеть. Сколько женщин готовы вынести, что угодно, ради состояния. Но Варе было наплевать на миллиарды, она довольствовалась тем, как жила с мамой. По меркам большинства они могли считаться зажиточными. Да и карьера ее сейчас только стартовала, кто знает, чем бы они владели лет через пять. Но маме нужно было получить все быстро. Сразу. Неужели это страшнее детского дома? Одиночества, побоев и изощренных наказаний? Разве по сравнению с этим Газиев не был парой пустяков? Но ее мутило от ужаса.
Скудный опыт отношений у нее был, что удивительно, учитывая неусыпный контроль матери. Но лучше бы ничего, чем то, через что ей пришлось пройти. Память резкой вспышкой ударила в голову: холод железа, белый кафель... И как ей быть, если Газиев вызывает у нее те же эмоции? Стерпится-слюбится? Это вряд ли.
Варя с омерзением натянула на себя синее платье с известной этикеткой. Лучше было идти просто голой. Открытая спина, игривое кружево и ткань, словно вторая кожа. В сумке нашелся белый палантин, - завернувшись в него, как в броню, и заплетя волосы в простую деревенскую косу, чтобы не дразнить лишний раз Газиева, Варя оглянула себя в зеркале. Стерла с губ блеск, сняла висячие сережки. Даже выбрала балетки без каблука. Словом, сделала все, чтобы не привлекать мужского внимания.
Она хотела еще раз поговорить с мамой, но не знала, где ее комната. Она всю неделю так и эдак пыталась завести разговор о Газиеве, намекала, просила, предлагала поискать другого инвестора. Без толку! Та лишь говорила, что не позволит Варе испортить будущее им обеим.
– Я же не на панель тебя толкаю! Чего ты пытаешься изобразить жертву? Такой мужчина на дороге не валяется. Сделаешь, что он хочет. В конце концов, что естественно - то не безобразно, - и на этом Галина заканчивала дискуссию.
Варя спустилась в гостиную, где ее уже ждали мама и Газиев.
– Прошу к столу, - он поднялся, церемонно взял девушку под руку и повел в столовую.
– Вы прекрасно выглядите, но это здесь лишнее.
Он снял палантин и небрежно бросил его на диван. Варя растерянно посмотрела на мать, но та только равнодушно пожала плечами. Женщина с кухни подала еду, зажгла свечи и убавила верхнее освещение. Они оказались в приятном праздничном полумраке. Через арку было видно нарядную елку в гостиной, на стенах поблескивали новогодние гирлянды.
Газиев весь ужин не притрагивался к вину, и время от времени Варя чувствовала на себе его взгляд. Она тоже избегала алкоголя и следила за ситуацией, чтобы улучить момент и уйти к себе. К счастью, ей почти не приходилось принимать участие в беседе: по старой привычке мама перехватывала адресованные не ей вопросы и вовсю разглагольствовала сама. Галина была единственным человеком, оценившим сочетание утки с Пино Нуар 1993 года, причем бургундский напиток ей явно импонировал гораздо больше.
В отличие от дочери, женщина не замечала на лице Газиева тень раздражения, поэтому расслабилась и отпустила вожжи. Она подкалывала Варю, шутила над ее сельской прической, отпускала замечания касательно несовместимости жирного мяса птицы и широких бедер девушки. В этот раз она, конечно, не запрещала класть в рот что-то кроме салата, но с лихвой возместила это ехидными комментариями.
Варя никак не реагировала, - обычное дело. Сама Галина была миниатюрной: невысокой и хрупкой, и похвастаться могла разве что объемом волос, хотя и тот был результатом химических реакций. Поэтому когда угловатое подростковое тело дочери налилось женственностью, а бедра раздались, женщина, ругая чужую генетику, стала усиленно сажать Варю на диеты и отправлять на тренировки, пытаясь добавить спортивности. И хотя ее нельзя было назвать полной, - тонкие запястья, длинная шея, выступающие ключицы, - из-за белой кожи она выглядела мягче, а очертания казались более плавными, чем у бронзовых инструкторш по аэробике.
А еще волосы, которые она со слезами умоляла не стричь после того, как ее в детском доме однажды обрили наголо из-за вшей. Варя долго мучилась комплексами - загорать у нее толком не выходило, она казалась себе внешне несовременной, выдернутой из другой эпохи. Девушка все больше молчала и днями просиживала за пианино.
Когда в восемнадцать у нее открылся голос, мама, привыкшая считать себя поп-звездой и периодически выступающая на ретро-концертах и корпоративах, морщилась от излишней звучности и отдала чадо на эстрадно-джазовый вокал. Арии вызывали у нее головную боль.