Поющие камни
Шрифт:
— Пошли! — Федот решительно шагнул к лагерным воротам.
У нового командира разведчиков было такое таинственное лицо, что Соня, не проронив ни звука, пошла за ним.
Федот привел ее на залитую солнцем поляну возле лагеря, где паслись высокий костлявый конь Громобой и серый упитанный ослик Тишка. Ослик щипал траву, закрытый тенью Громобоя. Стоило коню отойти в сторону, как хитрый ослик бежал к нему и снова укрывался в его тени.
— Заметила? — спросил Федот.
— И правда! Вот это придумал Тишка! По-моему, он задачи умеет решать!
— А ты что думала!
— Нет, ты скажи, что ты задумал с ним сделать?
— Он тоже будет разведчиком.
— Тишка, это безумство!
Из-за дерева вышел Ника Тараканов.
— «Безумству храбрых поем мы песню!», — сказал он.
— Подслушивал? — спросила Соня.
— Нет! Оказался случайно. Просто пошел подумать в одиночестве. Мне ведь надо так много решить... Как раз я думал и насчет Тишки.
— Врешь, — отрезала Соня.
Ника сделал вид, что не слышал замечания Сони, и продолжал как ни в чем не бывало:
— Как командующий я даже думал взять Тишку в штаб для срочных разъездов. Но хотел бы я видеть, кто может сесть на него?
— А ты? Ты же сам говорил, что укрощал диких коней.
— Да, было дело... — Ника вздохнул, давая этим понять, что теперь для него настали другие времена и должность командующего армией не позволяет ему заниматься укрощением необъезженных ослов.
Федот презрительно фыркнул.
— Думаешь, не сяду? — сказал Ника, задетый за живое, и стал подкрадываться к ослу.
Тишка скосил глаза и, не поднимая головы, перешел на другую сторону Громобоя, затем как ни в чем не бывало продолжал щипать траву. А когда Ника попытался его погладить, Тишка сделал такого «козла», так грозно взбрыкнул задними ногами, что укротитель, споткнувшись, полетел на землю. Вскочив, он сказал хохочущим Соне и Федоту:
— Видели? Он даже меня не подпускает! Но я еще им займусь, — отряхнув колени, он ушел с гордо поднятой головой.
Федот тоже в раздумье побрел с поляны. Соня пошла следом.
— Нет, это безумство! — сказала она, чувствуя, что Федот не отступится от своей затеи.
Федот улыбнулся: если бы дело было легким, разве он взялся бы за него?
Тишка славился гордым, независимым характером. Он прекрасно знал свои обязанности и соглашался только подвозить на кухню дрова и доставлять из соседнего села овощи. Дрова он возил только утром, а за овощами отправлялся во второй половине дня. Ровно в двенадцать часов он мчался в конюшню получать свою порцию овса. Никакими силами нельзя было заставить его нарушить этот распорядок. Остальную работу в пионерском лагере он оставлял на долю безропотного Громобоя.
В свободное время Тишка пасся на лужайке или убегал на выгон к колхозным жеребятам-стригункам.
Больше всего на свете Тишка любил черный хлеб, посыпанный крупной солью, сахар, веселое общество стригунов и игру на горне. Когда он слышал звуки горна, то бросал есть и застывал, прядая ушами.
Почему-то самое сильное впечатление на него производила игра Ники Тараканова. Звонкий горн скрипел, ржал и стонал у Ники. И на эти звуки Тишка всегда отвечал оглушительным ревом. Он ревел так самозабвенно, с такой натугой, будто хотел вывернуться наизнанку.
Федот давно присматривался к Тишке и прекрасно изучил его слабости. Вечером, отправляясь на ужин, он сказал Соне Пугачевой:
— Я говорил с ребятами. Они отдают мне весь свой сахар.
— Ты опять за старое? Это же безумство! — ответила Соня, а за чаем передала ему под столом три липких куска сахара и ломоть черного хлеба.
Третий день разведчики, морщаясь, пили несладкий чай. Из столовой Федот отправлялся на поляну с карманами, набитыми хлебом и сахаром. Осел ждал его и, завидев, важно подходил и протягивал ушастую голову. Федот уже безбоязненно трепал Тишку по шее и даже садился на него верхом. Тишка, который, по подсчетам Сони, до этого сбросил Федота двести тринадцать раз, вдруг смирился и разрешал сидеть на своей спине, но сам не трогался с места.
— Ха-ха! — ревниво смеялся Ника Тараканов. — Это же все равно что сидеть на скамейке.
На четвертый день Федот уже ездил по лагерю. Впереди бежала Соня, держа перед носом Тишки краюху черного хлеба, посыпанного крупной солью. Все же за ворота ослик не хотел вывозить своего ездока.
— Идея! — крикнул Федот, слез с осла, взял его за повод и повел, время от времени награждая кусочком хлеба.
Тишка, не чувствуя подвоха, вышел за ворота. Так они дошли до самого мостика через ручей. Здесь Федот прыгнул на гладкую спину Тишки, и тот галопом помчался в лагерь.
До самого ужина Федот катал на Тишке своих разведчиков. Только теперь ослик уже не летал галопом, а важно возвращался в лагерь, семеня тоненькими ножками.
Прокатился на нем и Ника Тараканов. Спрыгнув на землю возле конюшни, он сказал:
— Вот теперь можно будет зачислить его в штаб фронта.
— Ну, это мы еще посмотрим!.. — возразил Федот.
— Конечно, посмотрим. Как постановит Военный совет, так и будет. Я же не для себя стараюсь. Для пользы дела.
Тараканов рассчитал правильно. Всем членам Военного совета хотелось погарцевать на ослике, и они единогласно решили «для пользы дела» зачислить Тишку в штаб главного командования.
Ника похлопал Федота по плечу и сказал в утешение:
— Знаешь, дорогой, я тебе скажу по-дружески: ну зачем тебе путаться с Тишкой? Разведка должна действовать бесшумно, а он возьмет да заревет у «противника» под носом, тогда все погибло. А ты должен думать не только о себе, но и о других. Понятно, дорогой?