Поздний бунт. Андрей Старицкий
Шрифт:
– Так верней будет. Если и обида - то с медовым пряником.
Проводив посольство хана Бабура, Василий Иванович велел собираться на осеннюю охоту в урочищах Волока Ламского. Он каждый год, если не отвлекала война с кем-либо из разбойных соседей, проводил месяц-другой на любимых охотничьих угодьях. По его расчету, нынче его потехе ничто не могло помешать: Казань, изгнав Саип-Гирея, вновь присягнула Москве. Ляхи и литва не ерепенились, с Орденом - союз о взаимной помощи. Швеция прижала хвост, узнав о союзе России с Данией против нее.
Благоденствуй Россия в мире и покое. Увы, давно уже над ней повис какой-то злой рок. Когда
Кремль переполошился. К весенним походам привыкли и ежегодно готовились их отбивать, иногда неудачно, но чаще всего с пользой для державы. К осени же полки Окской рати покидали свои станы, и ратники отправлялись по своим домам. На этом, судя по всему, и строился план Саип-Гирея. Не мог хан предвидеть, что у его руки есть предатель. И кто? Калга [152] . Царевич.
[152] Калга - главнокомандующий крымскими войсками, высший титул Крымского ханства, избирался из членов царствующего дома Гиреев; первый наследник престола.
Василий Иванович самолично повел свой полк и еще несколько нераспущенных по домам полков в Коломну. В Москве главенствовать оставил брата Андрея, который, срочно вызвав ратников из Твери, Ярославля и других ближних городов, должен был изготовиться к возможной осаде, заблаговременно укрыв всех москвичей в Кремле.
Князь рьяно взялся за исполнение воли брата, и в несколько дней Москва изготовилась к встрече врагов, но на сей раз крымцам не удалось даже приблизиться к ней, ибо неожиданного удара нанести Саип-Гирею не удалось.
Еще не дошли до Коломны полки царя, как их встретил гонец от наместника Рязани князя Андрея Ростовского:
– Крымцы пожгли посады и осадили город. Князь Ростовский велел уверить тебя, государь, что город устоит. И еще он велел передать, что главные силы крымцев не подошли к Рязани. Пока они за Осетром. И под Зарайском почти тумен крымцев. Они действуют врастопырку, грабят и хватают полон, не предполагая серьезного отпора.
– Что же, убедим их в обратном.
В тот же час Василий Иванович отправил смелого и удачливого воеводу Дмитрия Полецкого к Зарайску, а князя Овчину-Оболенского-Телепнева к Осетру, сам со своим полком устремился к Рязани.
Для крымцев ответные шаги русских воевод оказались совершенно неожиданными. Рассчитывая на внезапность, они сами оказались не подготовленными к встречным боям. Тумен, осадивший Рязань, был разбит наголову, Овчина-Телепнев основательно побил разбойников на переправах через Осетр, порубив и утопив множество врагов. Полоцкий под Зарайском тоже нанес решительный удар, уничтожив почти весь тумен. Саип-Гирей, вместо того чтобы, отбив нападение легкой конницы Телепнева, повести свои основные силы на Рязань или под Зарайск, поспешил удалиться в Степь - хан понял, что, раз неожиданного удара не получилось, не будет и победы.
Всего пять дней длилось противоборство. Крымцам не удалось вдоволь пограбить, лишь из десятка сел они увели в рабство тех, кто не успел укрыться в
На радостях Василий Иванович поехал вместе с супругой и сыном в Троицкую лавру отпраздновать День святого Сергия, а после отправился на охоту. Поздновато, конечно, на перелетную птицу (конец сентября), зато на боровую - самый раз.
Ничто не предвещало беды. Василий Иванович был бодр и весел. Захваченный охотничьим азартом, он останавливался лишь для того, чтобы покормить коней и дать им немного отдохнуть, сам же царь казался неутомимым.
И вот - Озерецкое. Село только для того и устроено, чтобы принимать царя, потешить его знатной охотой: угодья превосходные, псарня умело подобрана и обучена, есть и более дюжины соколов - все готовы угодить своему государю.
– Когда выезд?
– спросил Василия Ивановича сокольничий сразу же, как тот слез с седла.
– Перелетной еще достаточно. Гусь только пошел. Утка и лебеди еще кормятся на полях. Узнав о твоем приезде, мы на межах щедро разложили снопов ржи и пшеницы, проса и гречихи тоже оставили в достатке, вот и задержалась утка.
– Управитель мой Иван Шигона зовет на пир. Уважу его. Еще день - банькой побалуемся. Первый выезд - с собаками. В поле. Следом - твой черед.
В баню Василий Иванович позвал с собой, кроме брата Андрея, Михаила Глинского, еще и воевод-победителей крымской рати князей Дмитрия Полецкого и Овчину-Телепнева. Встретил их самолично управляющий Шигона.
– Готова, государь, парилка по твоему вкусу. Веники - дуб с можжевельником.
– А где мой Никитушка? Отчего не встречает?
– Захворал Никита, - сообщил управляющий о банщике охотничьего дворца в Озерецком, великом мастере парить государя, - в горячке пылает. Лекарь не в силах ему пособить.
– Жаль, - искренне сказал Василий Иванович.
– Дозволь, государь, мне заменить твоего любимца, - предложил князь Овчина-Телепнев, - останешься зело довольным.
– Ладно, на безрыбьи и рак рыба.
Обидно, конечно, слышать такое было князю, но надеялся он, что изменит царь мнение после первого же захода в парилку. Овчина-Телепнев держал самый нужный жар и так умело охаживал веником Василия Ивановича, что тот даже постанывал от удовольствия, а вывалившись из парилки на льняное покрывало, постеленное на толстый слой ржаной соломы, признался:
– Не уступил ты, князь, Никитушке-мастеру. Даже превзошел. Отныне тебе всякий раз меня парить.
Не знал государь, что эта баня последняя в его жизни, последний раз он наслаждался, забираясь на полок во второй, третий и даже в четвертый раз.
Весело прошел и пир после бани, на котором, кроме банившихся с царем, присутствовали князья Бельский, Шуйский, Кубенский.
В добром здравии и бодрый духом проследовал Василий Иванович в опочивальню, но уже через час проснулся от непонятной ноющей боли в левом паху, подумал: «Эка - недолга. Отчего такое?» Вскоре боль утихла, и Василий Иванович заснул крепким сном. Утро выдалось пригожим. Самое что ни на есть - охотничье. Наскоро перекусив, государь вышел во двор, где все уже были готовы к выезду. Вороной ногаец перебирал ногами, ожидая с нетерпением своего хозяина, который, прежде чем взять поводья в руки, всегда угощал его корочкой ржаного хлеба, круто посоленной, нежно гладил лоб и трепал гриву. Покоренный таким вниманием, конь ни разу не заурысил, не закусывал удил, хотя из-за своего нрава очень досаждал конюхам.