Поздняя повесть о ранней юности
Шрифт:
Прихватив два карабина и запас продуктов на два дня, мы отправились в Агджабединские степи, выехав из расположения задолго до рассвета. На следующий день после полудня мы возвращались с добычей: кабан и два джейрана настолько перегрузили «виллис», что въезжать в таком виде в городок было неприлично, поэтому пришлось ожидать темноты в придорожной посадке.
Такой трофей в полку утаить невозможно и вскоре нас с Белянкиным зауважали, но мой начальник получил нагоняй за превышение служебных полномочий. Командиром полка был Иван Акимович Девятко, строгий, но очень добрый 32-летний полковник, которого все полковые любили и уважали, а личный состав соседних частей завидовал нам. Его адъютантом был
Командир 14-го ТТСП полковник Иван Акимович Девятко. 1948 г.
Виктор стал наведываться к нам в мастерскую и как бы из любопытства заводил разговор об охоте, но вскоре поступила команда переоборудовать машину командирской радиостанции «додж-3/4» для стрельбы через крышу. Три человека становились на скамью от радиостанции. В центре — с американским танковым прожектором, дававшим яркий луч метров на 300, по бокам — два стрелка, с карабином и охотничьим ружьем, заряженным картечью. Два танковых аккумулятора под скамьей.
В этом сезоне съездили на охоту один раз во главе с начальником штаба полка подполковником Шаминым. Белянкина и меня взяли как имеющих «большой» опыт. Привезли трех больших кабанов, и экспедитор продовольственного отдела старшина Григорий Гиндельман организовал копчение окороков. Начальству, очевидно, все это понравилось, но сезон охоты окончился.
Опять потянулись ничем не примечательные дни однообразной армейской службы. В один из таких дней мы пристреливали несколько единиц карабинов, автоматов и снайперскую винтовку для предстоящих соревнований по стрелковому многоборью. Незаметно к нам подошел незнакомый старший сержант, долго смотрел на то, что мы делаем, а потом, представившись сотрудником дивизионной многотиражки, стал задавать вопросы. Записав в блокнот все, что мы ему рассказали и наши фамилии, он удалился, попросив меня зайти в редакцию и прочитать перед сдачей в набор то, что он о нас напишет.
Так я познакомился с Владимиром Портновым. Читая написанную им небольшую заметку, я внутренне усмехался тому, как там все было перепутано и порой казалось, что сочинен солдатский анекдот, совершенно не предполагая предстоящей многолетней дружбы и того большого положительного влияния, какое она на меня окажет.
Мы долго просидели в редакции, которая располагалась на первом этаже нашей казармы. Володя рассказал мне свою биографию. В армии это было обязательным, когда солдаты знакомились.
Родился он в Харькове в мае 1927 года и до войны проживал там. Потом родители развелись, и он с мамой уехал в Баку, где она устроилась работать машинисткой в редакцию «Бакинского рабочего», а он подрабатывал в этой газете корректором.
Он уже около двух лет служил, сначала в караульной роте, затем в редакции. До армии он окончил 2 или 3 курса филологического факультета Бакинского университета, был женат, имел маленькую дочку Иринку. Его жена Кира была единственной дочерью из эвакуированной в Баку семьи ленинградского профессора. Трагедия заключалась в том, что родители жены были против их брака и всячески старались его расторгнуть. Его призыв со студенческой скамьи не был случайным: ведь у студентов была отсрочка.
В полном его откровении чувствовалась невыносимая тоска и непреодолимое желание с кем-нибудь ею поделиться. Я почувствовал это, внимательно выслушал его и ответил
С Володей мне было очень интересно: он великолепно знал литературу и поэзию и неутомимо вводил меня в этот совершенно новый для меня мир. Рассказывая о чем-нибудь, он как бы проводил уроки и, чувствуя, что труды его не пропадают даром, старался дать мне как можно больше. От него я впервые узнал о М. Светлове, В. Луговском, А. Недогонове, А. Твардовском, он открыл для меня совсем по-иному К. Симонова и стихотворные произведения М. Горького, поразил стихами А. Фета, Е. Баратынского, Р. Бернса и многих других поэтов. Знание им А. Блока потрясло меня: я открывал любую страницу его сборника избранных стихотворений, начинал читать первую строку, а он продолжал все стихотворение до конца.
Владимир Портнов (вверху слева) с друзьями. 1949 г.
Володя составил список литературы, которую, как он считал, я должен был обязательно прочитать. В него вошли И. Тургенев, Н. Гончаров, Л. Толстой и И. Куприн. После этого он прочитал для меня академическую лекцию о романтизме в русской литературе XIX века, чем на долгие годы сделал меня поклонником этих идей не только в литературе, но и в жизни.
Когда Володя понял, что я кое-что освоил из предложенного для меня, познакомил со своими стихами. Грустные лирические стихи полностью отражали все то, чем он жил. Его редактор иногда находил возможность посылать его в Баку по какому-нибудь делу, и тогда стихи становились еще более грустными. Бывало и так, что поездки домой заканчивались полной трагедией, мне приходилось помогать ему развязывать сложные узлы, сплетенные семейной жизнью, и тогда стихи посвящались мне. Я до сих пор храню их и помню в связи с чем они были написаны.
Демобилизовали Володю в мае 51-го и, поехав в Харьков к отцу, он на неделю заехал в Днепропетровск. Это была наша последняя встреча. Потом он жил в Баку, окончил вуз, стал известным в Азербайджане поэтом-переводчиком. Мы очень редко переписывались, еще реже говорили по телефону. Мой коллега по работе каждое лето ездил к родственникам в Баку, и я передавал с ним книги и письма.
В 1989-м мой коллега вернулся обратно и испуганно сообщил, что мой товарищ уехал в Израиль. Через знакомых, бывавших в Израиле, я пытался найти его, но не получилось. Осталась только добрая память о друге, который очень много для меня сделал хорошего. До сего времени я ощущаю и помню, а порой и совершаю действия под влиянием его доброй, искренней и щедрой души.
А тогда заканчивался 1947-й. Совершенно неожиданно 15-го декабря объявили о проведении денежной реформы и отмене карточной системы. Как по мановению волшебной палочки, через день в нашем военторговском магазине появился хлеб, сахар, крупы, колбаса, мясо и много других продуктов. Казалось, что они лежали где-то за стенкой в ожидании указа. Кормили нас неплохо, но почему-то хотелось вволю покушать хлеба. И мы с Володей Арешкиным стали покупать в день по одной буханке и съедать ее с солью, запивая холодной ключевой водой. Через месяц пальцы на руках опухли, появились кровоточащие трещины. Капитан Эфендиев, к которому мы обратились, сразу сказал, что это от соли.