Пожиратели душ
Шрифт:
«За что ты его так ненавидишь? – прошептал голос Реса. – Почему чувствуешь себя нечистой, поговорив с ним?»
«Не знаю, брат мой. Если бы знать».
– Голову тоже помыть? – спросила служанка.
Гвинофар кивнула, закрыла глаза. Мериан вынимала костяные шпильки из ее туго скрученных кос. Что за шум там, за дверью? Впрочем, невелика важность. Слуги знают, что королеву, когда та принимает ванну, беспокоить нельзя, и никого к ней не пустят.
Королева принялась расплетать косу, упавшую ей на плечо. Тут дверь распахнулась, Мериан ахнула,
– Государь?
Он вошел, как к себе, в ее убежище, куда ни разу еще не вторгался таким манером, и кивком указал Мериан на дверь. Та застыла на месте, как лань, в которую целит из арбалета охотник. Потом, с дрожью в руках, но не теряя достоинства, подала Гвинофар купальный халат.
Не было смысла отсылать Мериан, хотя непослушание грозило ей бедами: верная служанка ни за что не покинула бы сейчас свою госпожу. Гвинофар поднялась, решив даже в наготе не терять себя, и Мериан закутала ее в тонкое полотно, уронив одну полу в воду. «Ступай», – одними губами промолвила королева. Служанка медлила, но госпожа смотрела твердо. Мериан опустила глаза, низко присела и вышла. Дантен даже не взглянул на нее – он не сводил глаз с жены, что можно было считать добрым знаком для Мериан и зловещим для Гвинофар.
Королева, сотрясаемая внутренней дрожью, внешне сохраняла спокойствие. Король не давал обещаний не входить в ее спальню… он просто не делал этого уже много лет, после рождения дочерей. Хорошо. Теперь он явился, и она примет его как подобает. Она ни за что не покажет, как боится его буйного нрава… особенно в те мгновения, когда черная магия Костаса оплетает его душу и выводит наверх самое худшее, что в ней есть.
– Вы желаете говорить со мной, муж мой?
Он фыркнул и обвел взглядом всю комнату, задержавшись на прикроватном алтаре с северными амулетами и полудюжиной кроваво-красных свечей. Король знал, что она всегда молится на ночь в его отсутствие. Эти молитвы имели для него столько же смысла, как если бы она скакала вокруг кровати вприсядку, но он никогда не запрещал ей молиться, только видеть этого не желал.
Сегодня, однако, он смотрел на ее алтарь гневно, и она похолодела, гадая, зачем он пришел к ней сразу же после беседы с Костасом.
Магистр должен знать, как она его ненавидит. Трудно сохранить что-то в тайне от таких, как он.
– Странное время для купания, – промолвил король. Узел внутри нее завязался еще туже. Дантен – человек прямой, даже слишком, и то, что он начинает издалека, ничего доброго не сулит.
– Я не знала, что для этого установлены какие-то определенные часы, – ответила она. – Если это так, я готова следовать распорядку.
Он снова фыркнул, водя глазами туда-сюда. Так бывало всегда, когда он сердился – что его рассердило на этот раз? – но ее мягкий, ровный тон, казалось, обезоружил его и теперь. Она была его женой больше двадцати лет и своим спокойствием остановила не одну бурю.
Однако так было раньше, еще до Костаса. Тугой узел затягивался в животе, но лицо Гвинофар оставалось
С алтаря взор Дантена перешел на кровать железного дерева, изделие северных резчиков, и на гобелены, где высились снежные горы, шла зимняя охота, мерцали Покровы Богов.
– С тех пор, как я был у тебя в последний раз, здесь воцарился Север.
– Просто раньше вы не уделяли такого внимания обстановке. – Это должно было вызвать у него улыбку, однако не вызвало.
Халат успел намокнуть и обрисовывал контуры тела, но Гвинофар держала себя в нем как в придворном платье. Король, подойдя к ней, ощупал край ткани, надрезанный бахромой в знак траура, провел пальцами по шее, по влажной выпуклости груди. Королеве почудился запах Костаса, и она сделала над собой громадное усилие, чтобы не отшатнуться.
– Тяжело это – потерять сына. У Гвинофар стиснуло горло.
– Очень тяжело, муж мой.
– Нелегко и королевству лишиться одного из наследников.
Она молча кивнула. Андован скорее бы отдал себя шакалам на растерзание, чем взвалил на плечи бремя королевских забот, но Дантену об этом незачем знать. Она и ее сын шептались о подобных вещах в саду – ее саду, где их слышали только боги. Даже после смерти Андована она не выдаст его секретов.
– Ты хорошо послужила мне. Четверо сыновей за четыре года. Поговаривают даже, что тут не без колдовства.
Тон короля был разве что чуть холоднее обычного, но Гвинофар вмиг ощутила этот холод. Узел в животе затянулся туго-натуго.
– Ваше величество?
Дантен пальцем приподнял ее подбородок, его темные глаза сузились.
– Мало кто из женщин добивался таких успехов. Даже те, у кого вся жизнь зависела от продолжения рода. – Он помолчал, дав ей время вспомнить о его отце, который казнил своих жен, недостаточно расторопно производивших на свет наследников. – Я благодарен богам за жену, столь искусную в родильных делах.
Она опустила глаза. Он держит палец на ее коже – только бы он не услышал, как часто стучит ее сердце.
– Это всего лишь милость богов, государь, за что я также возношу им смиренную благодарность.
– Да-да. – Она чувствовала, как в нем клубится едва сдерживаемая ярость. Чем это вызвано? Какими-то неизвестными ей вестями об Андоване? Или кто-то из других детей прогневил отца? Или в ее жизнь вмешался Костас, одни боги знают зачем?
«Он ненавидит меня не меньше, чем я его», – подумалось ей.
– Только ли богов должны мы благодарить? – продолжал король.
– Ваше величество…
Он схватил ее за плечи и привлек к себе, впившись пальцами в белую кожу.
– Кто еще, кроме меня, причастен к рождению наших детей?
Вопрос был до того неожиданным, что Гвинофар на миг онемела и лишь потом выговорила дрожащим голосом:
– Вы полагаете, что я была вам неверна?
С криком ярости он швырнул ее на кровать. Запах Костаса сгустился вокруг, и ей померещился его смех.
«Так это его рук дело? Он науськивает на меня Дантена?»