…Пожнешь бурю: Хроника двух трагических часов
Шрифт:
– Не припоминаю что-то…
– А я помню! Он сказал, что формализм – заклятый враг соревнования как непосредственного творчества масс. Обязательства порой пишутся под копирку и участникам даются только на подпись. Показатели со ревнования устанавливаются без учета специфики предприятия, отрасли… А у нас в армии вообще все отлично от гражданской жизни. Разве не так? Генеральный тогда подчеркнул, что само по себе это дело хорошее, но вачем рабочему, инженеру переписывать, по сути, свои прямые служебные обязанности и давать слово их выполнять? Ведь это извращение самой идеи соревнования… Это прямо-таки про нас сказано, у которых одна святая обязанность – выполнять присягу!
Светлая у вас голова, Гаджи Магомедович. И всето вы помните, – с легкой иронией заметил генерал-полковник. – Да я и сам разве не вижу, как частенько профанируют такую благородную идею?! В это вклад свой вносят и командиры, и политработники.
Перегибщиков у нас хватает, – усмехнулся Алиметов.
– А где их нет? – философски заметил Вощинский.
Помню, как говорил нам генерал Макаров, отец этого офицера, – продолжал Юрий Александрович. – «Если пушка не заряжена, пушка не стреляет. Если солдат или офицер не знает присягу назубок, то это не военный человек».
У вас, Юрий Александрович, голова тоже, того… светлая, – поддел генерал-полковника Алиметов. – Столько лет прошло, а высказывания своего командира помните.
Так это же настоящие афоризмы! Образно изъяснялся Иван Егорович. Любил, знаешь, слово, понимал его силу. Помню, собрал нас однажды в Каменогорске на совещание: генерал, мол, хочет выступить перед офицерами. Я тогда уже соединение получил… Да… Объявили: слово для доклада имеет генерал-лейтенант Макаров. Вышел Иван Егорович, оглядел всех поверх очков, потом в бумаги уткнулся, шелестит ими, бормочет что-то, потом вообще притих. Минута прошла, вторая, третья… Мы – в недоумении, шушукаться стали. И вдруг тот как рявкнет во всю мощь – голосок у пего дай бог каждому: «Стой! Кто идет?» Мы едва в осадок не выпали от неожиданности… «Ага, – злорадно ухмыляясь, сказал командующий, – вздрогнули, товарищи офицеры… Такой именно голос должен быть у солдата, стоящего на посту, у подлинного часового». И прочитал собравшимся короткий, но весьма емкий, с конкретными примерами, доклад об организации караульной службы в ракетных подразделениях.
Силен дед Макаров! – сказал Алиметов. – Мне с ним служить не довелось, но слышать о нем слыхал немало. Надо его пригласить осенью на партийную конференцию, пусть выступит, как ветеран.
Пригласите, конечно, – хмыкнул Гришин. – Он вам тоже сюрприз преподнесет. Сыпок, видать, по характеру в батю вышел.
А что, – воодушевился Алиметов, – он мне понравился, этот командир. И замполит ему под стать. Смелые ребята! Взяли и бабахнули письмо начальнику Главпура. Не побоялись. Я вон генерал, но писать в Главпур не решился бы…
Потому и не решился, что генерал, – не сдержался и съязвил Юрий Александрович.
Он повернулся к Вощинскому.
А городок у тебя, Кирилл Сергеевич, прямо-таки на удивление… Не стыдно и американских контролеров на такую ракетную операционную базу пригласить, пусть поглядят… У них тоже на базах порядок, но красоты подобной не бывает.
Случалось посещать? – спросил Алиметов.
Бывал-с, – усмехнулся генерал-полковник. – Они к нам в удмуртский город Воткинск, а я в составе группы военных экспертов в ютовскую Магну. А потом янки любезно показали нам ракетную базу в штате Вайоминг. Ихние ракетчики прием нам закатили. Между прочим, с фруктовыми соками.
Да ну?! – недоверчиво воскликнул Вощинский.
Именно так… И сами ни боже мой. Из уважения к новым традициям русских военных, подчеркнул командир базы, бригадный генерал.
Кирилл Сергеевич вздохнул.
Чему печалишься? – спросил его генерал-майор Алиметов. – Жалко такую красоту другому дяде отдавать? Да, здесь можно классный санаторий оборудовать… А тебя, Вощинский, директором. Пойдешь?
На меня еще ракетных дел с лихвой достанет, – возразил командир соединения. – Даже по предстоящему договору лет восемь на демонтаж уйдет… И потом- помните, что говорил Генеральный в Вашингтоне? Не будем торопиться, не будем впадать в эйфорию, будем ответственными… И у нас в стране первый антиракетный договор прошел нелегко. Опрос общественного мнения, как известно, показал, что многие соотечественники опасались, и вполне резонно, не нанесет ли Договор по
РСД-РМД ущерба безопасности Советскому Союзу. Ведь мы тогда уничтожили ядерного оружия больше, чем американцы…
Мне особенно жалко было СС-20, – признался Алиметов. – Разумом приемлю, надо… Первый шаг, прорыв, почин дороже денег – всё так. А военная душа не на месте.
Старое, понимаешь, у тебя мышление, дорогой, – голосом Алиметова поддел спутника Гришин.
Имело место, товарищ генерал-полковник… В безвозвратном, конечно, прошлом. Искренне в этом каюсь…
Генералы рассмеялись.
Лу Тейлор легла в этот вечер поздно – не могла она уснуть, если домашняя работа оставалась незавершенной. Джордж в первые годы их супружества часто сердился, спорил с женой, доказывал, что нельзя так перетруждать себя. Сам он умел мгновенно отключаться от любых занятий для короткого отдыха, но сладить с упрямой Луизой так и не сумел. Смирился, стараясь, правда, помогать ей иногда. Джордж никакой физический труд не считал зазорным, а уж в саду возился с цветами и деревьями с особой охотой.
Когда Лу, отпустив Пегги и обойдя, стараясь делать это бесшумно, весь дом, поднялась в спальню, майор Тейлор уже спал. Она юркнула в кровать, с наслаждением вытянулась и вздохнула. «Вот и прожит еще один день, – подумала женщина. – Что он принес повою мне? Моей семье? Джорджу? Детям?»
К такому анализу событий прошедшего дня и своего места в них ее приучила мать, преподаватель философии Виргинского университета. Она жила вместе со своим вторым мужем – профессором – в Шарлотсвилле. Отец Лу расстался с ее матерью – «сбежал от чересчур занудливой ученой жены», как посмеивалась миссис Хансен, – когда девочке едва исполнилось семь лет.
Оставшись без мужа, энергичная Мэри Пъюлетт, она вернула себе девичью фамилию, занялась наукой и воспитанием Луизы. Прежде всего она считала необходимым оградить девочку от чрезмерного увлечения науками, чтобы совершенствовать в ней женское начало, без которого самая выдающаяся деятельница в области общественной, государственной, научной области и далее искусства все равно останется лично несчастной. В то же время мать Лу ограждала дочь и от носящихся в воздухе феминистских идей, суть которых заключалась в утверждении: «Если свобода – то свобода во всем, в первую очередь – в сексе». Именно здесь видели ультрасовременные женщины США реальный шаг к раскрепощению.