Позолота вся сотре?тся…
Шрифт:
Дальше все помню довольно смутно. Вот я вскочила со стула, оттолкнув возникшую на своем пути Глорию. В один прыжок оказалась перед Анабель, схватила ее за рыжие локоны и с силой кинула ее на пушистый ковер нежной расцветки, наверное из древнего Китая. Помню ее испуганные глаза, пронзительный визг Глории, сильные руки старого Баффа, которые пытались меня остановить.
Но было уже поздно. Невидимые золотые нити уже вырвались на волю, протянулись жадными щупальцами, заметались по дому пытаясь найти своих послушных солдат.
Перед глазами вдруг возникли похожие
Мыши! В каждом доме есть мыши!
Золотые нити жадно устремились под пол. Бедные грызуны были выдернуты от своей привычной возни, связаные золотой нитью будто кандалами, они пошли на приступ новомодной гостиной.
Словно пираты берущие судно на абордаж, они браво и ловко карабкались вверх по светло-зеленому платью Глории. Особенно смелые уже шустро копошились в рыжей шевелюре Анабель.
Я неслась к выходу сжимая в руке своего мертвого друга.
– Николь! Подожди, Николь!
– яростно рычал позади меня старый тигр, стараясь догнать.
Сталкивая с дороги слуг, которые спешили на дикие визги из гостиной, я все же остановилась и оглянулась назад.
Старый Баффа, приблизился ко мне и нерешительно, осторожно взял за руку.
– Я на твоей стороне, девочка, я на твоей стороне!
– его голос звучал успокаивающе, словно мурлыкал притупляя мою бдительность.
Сейчас мне было стыдно от своей вспышки. Я казалась себе жалкой, слабой и обессиленной истеричкой. Силы оставили меня. Но стоило взглянуть в черные глаза старого тигра, как я вспомнила такие же черные глаза моего мужа.
Обида опять захлестнула меня. В этот момент я отчетливо поняла, что никогда не смогу простить Арчибальда Баффа.
Впрочем прощения он у меня не сильно и просил...
Глава семнадцатая. Иногда очень полезно пить абсент и слушать чужие беседы.
Голова раскалывалась от боли, мне казалось, что пошевелюсь и она загудит тяжелым басом, как большой колокол. С трудом заставила себя открыть глаза. Взгляд вырвал из полумрака комнаты незнакомую хрустальную люстру на потолке, она нежно звенела прозрачными висюльками от ветерка, который проникал через открытое окно.
Застонав я приподнялась и огляделась. Где это я? Пушистый ковер с длинным ворсом мягко пружинил подо мной. Множество напольных подушек яркими пятнами радовали взгляд, в тусклом свете одинокого ночника мне почудилось, что их золотые кисти на длинных витых шнурах зашевелились словно змеи и с любопытством наблюдают за мной.
Низкий столик со стеклянной поверхностью кросовался на кривых, изогнутых ножках. В таких комнатах наверное нужно сидеть подобрав под себя ноги и потягивать абсент через кубик плотного, грязновато-кремового кусочка сахара.
В голове ярко и отчетливо вспыхнула картинка - я держу в руках этот самый кубик сахара со стертыми и липкими гранями и пьяно хихикая пытаюсь тянуть мерцающую, ярко-зеленую жидкость их высокого хрустального бокала на низенькой ножке.
В моей голове шумит, напольные подушки качаются словно жирные чайки на волнах. Где-то совсем рядом вкрадчиво и убедительно звучит мягко рокочущий голос старого Тигра.
– После такого выброса энергии и адреналина, тебе надо расслабиться, Николь! Выпей, это тебе поможет!
– мужчина протягивает мне зеленую, густую жидкость налитую в хрустальный бокал. Который по счету?
Мне уже безумно весело. Хихиканье переходит в веселый, заливистый смех, который сгибает меня буквально пополам. Неверояно смешно вспоминать пронзительный визг Глории и мышей в рыжих волосах Анабель. Я еще пуще заливаюсь смехом, вспоминая, как все окрестные мухи, покорные золотым нитям, облепили некогда наглое, а теперь по детски испуганное лицо молодого оборотня-охранника.
Он пытается кричать, но черная, жужащая свора резво проникает в раскрытый рот. Кашляя и задыхаясь молодой оборотень бросает свой пост и бежит прочь, размахивая руками как взбесившаяся мельница.
Еще я вспоминаю, как старый Баффа бережно усаживает меня в свой автомобиль. У меня совсем нет сил. Я наверное похожа на тряпичную куклу, которую выпотрошила безжалостная рука капризного ребенка.
А потом сладковатый вкус тягучей и пахнущей полынью настойки. Растаявший кусочек сахара в липких руках и голос мужчины глухо твердящий, как заветое заклинание, коротенькую фразу.
– Пей Николь! Пей!
Я со стоном встаю с мягких подушек. Они уже не напоминают мне качающихся на волнах чаек. Ножки низкого столика прочно и неподвижно стоят в пушистом и длинном ворсе белого ковра и уже не пытаются танцевать канкан, как мне казалось вчера. Вчера?
Я быстро, словно пружина подскакиваю и стремительно подхожу к окну. Приоткрываю мягкую штору липкими руками.
Сжимая от отвращения зубы и борясь с легкой тошнотой, пытаюсь рассмотреть внутренний дворик в особняке Баффа-старшего.
Темное крыло дома утопает в синих, плотных сумерках. Освещенное окно напротив смотрится одиноким, ярким апельсином на фоне темного и зловещего здания. Я догадываюсь, что это за окно. Кажется там должен находиться кабинет моего свекра.
Решительно устремляюсь к выходу из комнаты-ловушки. Бесшумно крадусь по почти темному коридору, который освещает любопытный, молодой месяц. Мой путь лежит в правое крыло здания, туда где оранжевым светом горит лампа и где находится кабинет старого Тигра.
Иду быстро, ни разу не запнувшись и не спутав повороты. Мне кажется или я действительно отлично вижу в темноте?
Вот и нужная мне дверь, оранжевый свет мягко струится из-за приоткрытой двери. Я уже готова распахнуть ее настежь и потребовать ответа от Баффа-старшего, но до боли знакомый звук голоса останавливает меня и заставляется бесшумно пятиться назад. Замираю за дверью, до боли закусываю губу.
– Ты напоил ее абсентом!? Дед, это уже слишком! Николь не переносит спиртного. Она даже от слабого вина может проспать всю ночь, как сурок. Ее не разбудить даже нежными и не очень нежными поцелуями. Можно делать с ней все, что угодно, а моя жена будет лишь тихо стонать, - голос моего мужа звучит немного насмешливо.