Позови меня трижды

Дедюхова Ирина Анатольевна

– Простота - хуже воровства! Они, значит, чистенькие, а мы с Марго грязные, от нас, значит, надо святой водой брызгать и круги мелом рисовать! Вы бы нас на кострах пожгли, только вот вам коммунисты, которым на все насрать, не дают! Как болячки заговаривать, так вы к Марго бежали, а теперь так вы от ее души неприкаянной открещиваетесь! Ходит она, остановиться не может, потому как срок ей не вышел! Сколько лет ее знаю, поэтому точно скажу, что за кого-то она не свою очередь пошла! Свечи еще жгли на нее, как на ведьму, а какая Маргаритка - ведьма?

– Настя, не

будем больше! Вот тебе крест, не будем! За грехи наши нам такое! Только очень уж больно глядеть на нее, а вчера она романсы по-французски пела всю ночь, потом долго говорила что-то, а я давно французский забыла. Какой нынче французский! У меня сосед - слесарь жилуправления, с ним только и говорить по-французски. Как-то надо Маргошу усмирить, мы, может, и не так что сделали, но ходить ей к нам - только души бередить, пустое дело!

– Да вы и при жизни все ее усмирить пытались! Смотри, сама, как помрешь, не шастай! Не будет она к вам больше ходить, скоро срок ее выйдет. Ладно, шушеры старые, вечером заходите на пирожки.

Старушка ушла, а Катя стала собираться домой.

– Пойду я, а то темнеет.

– Ты заходи иногда, мне так без Марго одиноко. На вот, на память ее последнюю предвоенную фотографию, здесь она еще похожа на Марго.

– И все-таки я понять не могу...
– запинаясь, сказала Катя, разглядывая фото красивой женщины в потерявшей форму черной шляпке и мешковатом, не раз перелицованном пальто.
– Нет, наверно, это все глупо...

– Так ведь и мы, Катерина не от великого ума. Спрашивай, не стесняйся!

– Я не могу понять, как из Марго получилась Макаровна.

– Это, душа моя, надо жизнь прожить, да не легкую, а такую, чтобы ухватить ее суть. Но можно сказать и по-другому: надо без сожалений войти в любой женский возраст, который случится тебе встретить, и в каждое время, в котором тебе доведется жить. В жизни женщины так резко, без полутонов меняются возраста, а в нашей с Марго жизни таким поразительным контрастом отличались друг от друга времена! Чем в твоей жизни различались пятница и четверг? Да ни чем особенным! А у нас...

– Ну, у меня с того времени, как Валеркин отец умер, меняться все стало...

– Это-то еще ничего! Но ты уже взобралась на качели, скоро начнется, поверь. И в этом полете надо успеть увидеть главное. Впрочем, от кого ты это слышишь? И кто, уходя из этого мира, может сказать: "Я теперь знаю главное, самую суть!" Немногие... Ладно, Кать, ты сразу на остановку выходи, да в трамвае, смотри, ни с кем не разговаривай! Не город стал с этим социалистическим строительством, а канава сточная! Всякой твари по паре, никакой благодати! До свидания!

Катя шла домой и, вспоминая Анастасию, все думала и думала, кого же она ей напоминает? Ну, точно! Тонкий профиль Анастасии был неуловимо похож на трефовую даму из потрепанной колоды Макаровны! Ах, как это должно быть замечательно - родиться такой красивой! И лишь Марго все улыбалась со старого снимка грустной всезнающей улыбкой, будто говорила, что совершенно нет никакой разницы, с каким лицом отбывать свой пожизненный срок...

* * *

В новой школе Катя никак не могла приспособиться. Она теперь очень редко встречалась с Терехом, а других ребят из двора не встречала вообще. Терех советовал ей найти какую-нибудь подружку, но Катя совсем не знала о чем говорить с девочками из их класса, которые ходили в школу через ее двор. Они привыкли, что Катя молча идет за ними, не вмешиваясь в их веселое бездумное щебетание. Плохо, что она не знала этих девочек с первого класса, не понимала их разговорных намеков на те события, которые случились у них в классе задолго до того, как к ним пришла Катя. В прежней школе дети относились к ней с подчеркнутой доброжелательностью, так как все знали, что она из одного подъезда с Терехом. Тогда Кате даже приходилось отвергать назойливо предлагаемую дружбу, и она еще не знала, что постороннее равнодушие куда неприятнее простодушной навязчивости.

Но дело еще осложнялось и тем, что события последнего года отдалили ее от беззаботных сверстниц. Странно, но даже призрачная Маргарита, которая не имела никакого отношения к ее старой няне Макаровне, и ее красивая даже в старости подруга юности Анастасия - были гораздо ближе и понятнее Кате, чем веселые девочки с мышиными хвостиками на затылках. Наверно, дело заключалось в том, что девочки имели своих собственных бабушек, а она нет. Они нормально, пришли в садик из дома или из ясель, а она - из-под стола, где так и этак прикидывала на картах судьбу на пару с дворовым хулиганом.

Она теперь особенно радовалась воскресеньям, потому что Терех приходил с билетами на четырнадцать десять, и они могли еще погулять перед кино и скушать по пирожному, на которые Кате теперь по воскресеньям давали сорок копеек.

В одно из воскресений Терех, по ее просьбе, с ворчанием принес саквояж. И Катя его тут же при нем открыла. Кроме хорошо знакомых альбомов фотографий, там оказался флакон, полный елея и старая потрепанная колода карт. Дама треф лежала сверху.

* * *

– Здравствуйте, тетя Анастасия!

– Заходи, я знала, что придешь, сон я видала. Пирожков вот тебе напекла. У нас в Крестике тесто приличное ставят и масла много на весы льют...

– Ага, я знаю.

– Ты про Маргаритку все узнать хочешь?

– Да. И про Вас, если можно.

– А как потом жить будешь?

– Не знаю... Как все живут.

– Это правильно.

– Я очень скучаю, и по Макаровне, и по Марго.

– А я всегда видела в Макаровне только Марго, красивую и вечно молодую.

– Она приходит к Вам?

– Нет, теперь уже нет, сороковой день ушел, теперь она напоследок в годину вернется, а там уж ей не до нас будет. Я тоже скоро к ней уйду и, слава Богу! Зажилась!

Катя кушала пирожки с капустой, тесто действительно было очень приличным, немного сладковатым и пушистым. Анастасия тут же за столом раскладывала на больших непонятных картах многоярусный пасьянс.

– Охо-хо-хо, значит и мне скоро в долгий путь. Ну, что же, долгая разлука - скорые проводы. Ладно, дева, слушай! Может быть, что-то и поймешь...