Позови меня трижды
Шрифт:
Но если бы Терех все-таки оглянулся, то увидел бы, как Катя проводила его пристальным взглядом. От ее внимания не ускользнуло и то, как ее однокурсницы заглядывали этому Тереху в глаза. И когда за ним закрылась дверь, она отвернулась с равнодушной улыбкой к своему жениху.
Два дня у них в квартире толкались девочки с их потока со своими парнями. Марина только Голубева без парня пришла почему-то. Потом, выпив водки, она громко плакала в туалете, девочки стучали к ней, чуть всю свадьбу не испортили. Стенки с новыми обоями исколотили гвоздиками со свадебными плакатами. Конечно, все кричали: "Горько!" и "К нам пришла телеграмма..." У Володи были холодные влажные губы. Все кричали, что Володе надо поставить рекорд и зажимать ей рот поцелуем еще дольше, но Кате было плохо дышать, и во время поцелуев она тихонько отталкивала
После свадьбы Валентина Петровна, взяв отгулы, уехала проведать Галину в деревню. Заранее списавшись, они запланировали вернуться в город вместе. Галине надо было завести деревенских гостинцев Валерке, да и внука повидать тоже надо было. Валентина Петровна словом не обмолвилась ей о Катькиной свадьбе, к чему еще свадьбу-то сюда приплетать? Им, может, и дела-то нет до их свадеб. Теперь она читала неровные Галины строчки о семейных делах Тереховых и Кондратьевых спокойно, без внутренней тревоги за Катю. Хотя, конечно, так и тянуло ей Галине свою новость припечатать. Да умом-то она все-таки понимала, что как только Галя сообщит это двум своим сынкам старому и новому, вся их затея со свадьбой еще может неизвестно чем обернуться. Но время от времени, когда она про себя думала, как Галина вдруг невзначай про свадьбу узнает, на ее лице появлялась легкая улыбка, точно такая же, как та, что так сильно испугала ее когда-то в Кате.
Медовый месяц пришелся на зимние каникулы. Это были две первые недели февраля, самого короткого месяца в году. Катя была рада, что они подгадали с заявлением в загс так, чтобы свадьба совпала с началом каникул. Ей оказались необходимы эти две недели, чтобы свыкнуться с мыслью, что Володя теперь будет жить все время с ней, и даже спать рядом на ее диванчике ночью. Он теперь не пойдет к себе домой, проводив ее, а она не сможет закрыться от него в маленькой комнатке. По правде, говоря, ее это "открытие" несколько озадачило, будто в глубине души она еще искренне считала, что все это понарошку. Она понимала, что должна как-то настроить себя на замужество, которому завидовала добрая половина студенток их института. Ей было так легко думать об этом, слушая мамины рассказы, когда они лепили пельмени для свадьбы. Ей казалось, что и у нее с Володей будет все так же, как у мамы с папой - немного скучно, но зато как у всех. Главное, чтобы как у всех. А теперь Володя лежал на диване у телевизора, и Катя почему-то думала, что мама уехала в деревню напрасно. Она не знала, что теперь делать с Володей, которого, оказывается, совершенно не знала до этого. Все-таки в институте так и не успеваешь узнать человека по-настоящему. Тревожило и то, что ей совершенно не хотелось узнавать его по-настоящему.
Днем к ним, в отсутствие Валентины Петровны, приходила Володина мама, чтобы проведать молодых, помочь по хозяйству. Володя со своей мамой не разговаривал, читая книжку, а никакого хозяйства в двухкомнатной квартире, в котором требовалась бы помощь, не было. Катя сидела возле новой свекрови, слушала ее подробный рассказ, о каком-то румынском гарнитуре, и думала, думала, думала. Почему бы им к себе не уйти, а? Вдвоем. Нет, такое она боялась даже подумать, она старалась думать об этом гарнитуре, мысленно подсчитывая, по какой же смете накрутили румыны на свой гарнитур такую цену?
Но вообще-то с медовым месяцем все удачно получилось. Володя заболел. Мама его сразу ходить перестала, ей потому что никак нельзя болеть было. Да и Володя сам был виноват. Все-таки не май месяц был, когда он после регистрации шампанское на морозе со свидетелем пил.
У Володи вдруг стала такая высокая температура! Три раза приходила замотанная врачиха участковая. Она каждый раз спрашивала Катю: "А Вы кто больному будете? Жена?" И поэтому Катя потихоньку начала привыкать, что она чья-то жена. Она даже для себя повторяла: "Я стою в очереди за курицей. За курицей для больного мужа. У меня муж заболел". Поэтому она так спокойно и сказала то же самое одной женщине с маминой работы, которую встретила на базаре. Вообще-то она знала, что ничего на том базаре не увидит после двух часов дня, что дома ее ждет больной муж, но решила сходить все-таки на базар, проверить. Народ в это время через базар на остановку проходил. Так один мужик сказал старушкам, торговавшим семечками: "Бабки! Чем задаром сидеть, так хоть бы креветками торговали! Вы бы хоть к остановке креветок вынесли!" Бабки заполошились, застеснялись. Какие еще креветки в их-то возрасте?
Кате тоже стало неловко, она-то тогда что тут делает? И, главное, у нее муж дома больной лежит. Она сразу пошла домой, а тут у павильона, где их с Терехом менты с мотылем загребли, как раз ту женщину с работы маминой и встретила. Та ей, конечно, советы разные стала давать, объяснять, чего с больными мужьями делают. И после этого Катя побежала домой со спокойным сердцем, все-таки не у нее одной муж, да больной еще, не одна она такая, как-нибудь с ними управятся. Только бы мама скорее приехала.
И уже начались занятия, а Володя все еще болел. И когда девочки Катю спрашивали в институте про Володю, они всегда ей говорили: "Кать, а муж-то твой где?" И еще преподаватели, проводя перекличку или опрос, тоже так же Катю спрашивали. У них во втором семестре по пять пар почему-то было. И уже за первый день занятий Катя так привыкла, что Володька Карташов теперь ее муж, что даже пугаться перестала, когда ее спрашивали о каком-то муже.
А потом он все-таки выздоровел, и случилось то, чего так ждала Катя. Она стала женщиной. Володя уже спал, он практически сразу уснул, а Катя не спала. Она прислушивалась к его ровному дыханию, и отчего-то никаких перемен в себе не замечала. И это то, о чем шептались девочки из их группы? Нет, в принципе, ничего особенного, вытерпеть можно. И, наверно, потом будет не так больно. Но вот если бы это был не Володя... И даже вообразить себе невозможно, даже закрыв глаза, что с тобой кто-то другой, а не Володя. Потому что Катя не смогла бы представить, что этот другой вдруг бы отвернулся от нее к стенке, оставив ее одну, сделав женщиной. Хотя в ее случае это, наверное, лучше. Она так давно не была одна. И Катя поняла, что этому можно научиться - оставаться одной и в постели с мужем.
Та женщина в ней уже умерла, или только заснула? Почему, почему она оставила ее перед самой свадьбой? Или ей только кажется, что все масти вернулись на свои места? Но как бы они вернулись, если она стала женщиной с бубновым валетом? Вдруг смешок стал подниматься из глубины души, нелепый, искрящийся смех. Она потянулась всем гибким телом и сорвала с мужчины, спящего рядом, одеяло. Он заворочался недовольно во сне. А Катя, захлебываясь смехом, упала рядом на подушки. Боже, он уже успел надеть сатиновые трусы! Она умирала, она ждала ласки, она ждала признаний в любви, а он прятал трусы под подушкой! Под ее подушкой!
Володя испуганно сел в постели. Одеяло упало на пол, а Катька хохотала рядом. Она была совершенно голая.
– Ты чего, Кать?
– спросил он спросонок.
– Ничего, - давясь смехом, ответила она ему.
Действительно, ничего, ведь и не было, не произошло совсем ничего, ровным счетом. Катя прошлась по комнате, а Володя со страхом глядел на нее. Она обернулась к нему и сказала с улыбкой, которую он узнал в мягких сгустках ночной тьмы: "А ты спи, Володя, спи себе!"
Нет, эта женщина жила в ней, неистребимо слившись с ее натурой. Ночами она кружилась во сне между свечами и масляными плошками. Тени от ее рук и срываемых с гибкого тела покрывал казались крыльями взлетающих со стен темных птиц. А люди, что сидели под ними возле стен, раскачивались в такт музыке, шепотом помогая удерживать ритм ее танца. Но вспыхивавшее пламя, выхватывая их лица из тьмы, делала их неузнаваемыми, лишенными глаз, будто у них были только рты, шептавшие: "Хочу! Хочу! Хочу!"
А днем, после снов, наполненных страстью, Катя со смехом неожиданно для себя находила множество положительных моментов в своем замужестве. Она со временем притерпелась и к постоянному присутствию Володи Карташова в своей жизни, и даже с уверенным спокойствием стала откликаться на эту свою новую фамилию. Донимавшее ее раньше одиночество, неуверенность в себе, страх времени (вот-вот она станет старой и никому не нужной) куда-то ушли. Многое теперь куда-то ушло из ее жизни с появлением тонкого золотого колечка на безымянном пальце. Теперь Катя ощущала себя к месту и в библиотеке, и в столовой, и в очереди за колбасой. Более того, с этим колечком она теперь обращала на себя внимание самых прилично одетых мужчин, и не развязное, как раньше, а уважительное и ровное внимание.