Позови меня трижды
Шрифт:
– Не надо, Валера. За меня ты ему не платил. И когда будешь клеймит меня позором, учти, что я всю первичку твою как свои пять пальцев знаю, а все твои разговоры слушала регулярно.
– Ах, ты! Ты! Что, с Карташом мою фирму решила прибрать? Когда ты в буфете обкомовском жрала, я на заводе мастером сменным вкалывал!
– Терех тоже.
– Да что ты заладила: "Терех! Терех!" Терех как был Терехом, так им и останется. Подлюка! Всю жизнь прикидывался! Не успел только печать спереть! Нет, разговор у нас с ним еще будет крупный. Ничего! Ввыйдет из больницы, вернет, что положено, и будет жить.
– Слава
– Кать, я думал, что, по крайней мере, ты меня поймешь. Ну что ты молчишь? Ну, дался тебе этот Терех! Пар выпустили ребята, но не замочили ведь? А на нем, как на собаке, все заживет. Впредь умнее будет, осторожнее. Ну, давай закончим с этим. Иди ко мне... Ну, сколько можно? Столько работы, голова кругом, два месяца на универсаме вкалывал, а тут вы еще с Терехом.
– Это мы виделись с тобой два месяца назад, на стрелке после Вовиной презентации. Но ты ушел гораздо раньше, не сказав ни слова. Ты зачем пришел? Зачем ты мне сейчас, Валера? Вот, видишь, синяк! И губу, видишь? Меня били ночью! А ты где был этой ночью? Почему тебя не били вместе со мной?
– Кать! Опять двадцать пять! Ты с Терехом напилась, что ли? Прямо в больнице? Палата выздоравливающих, да? Пошли вы с ним на хрен! Иди сюда!
Было странно понимать, что все в нашей жизни в любой момент может обернуться чем-то совершенно противоположным. Все лето спасала она Валерку, подставляя под удар отказавшегося от нее в который раз Тереха. А теперь вот, оказывается, надо изо всех сил спасать вообще Тереха от Валерки. Да никого, на самом деле, она теперь уже не хотела из них спасать. Никого, кроме Люськи, которого уже не спасти...
Нестерпимо болела голова, хотя Жано дал ей какие-то таблетки от алкоголя. Но, наверно, она все-таки простыла в этом цехе.
Ха! Вот сделала она Тереха учредителем, пусть кто-то скажет, что это было проделано ею не блестяще, да никто бы даже не подумал, что можно сделать такое. А что получается на самом деле? У Валеры вдруг, как в страшном сне, вырастает совсем другая голова, и еще неизвестно, какая же из них настоящая. Валера всегда теперь, как и ее бывший муж, будет с властью и деньгами. Потому что деньги доверили им эту власть. И ничего тут не изменить, да и кто все это сможет изменить?
И никогда уже к ней не придут такие сны, которые она видела только в объятиях Люськи. Да он единственный за всю жизнь делал ей подарки! И какие подарки!
От водки и переживаний Катя начала всхлипывать. У Жано она проспала весь день. Возвращаться в мамину квартиру Жано ей запретил, там могла дожидаться Карташовская Лариса. Он уговорил ее идти к себе, но трезвая без Люськи она сюда все равно не пришла.
Катя прижимала к себе большое махровое полотенце, и все не могла согреться. Валеру она уже давно не ждала даже для запоздалых объяснений. Долгий путь до города по замерзшей дороге убил в ней все иллюзии.
И вот, выйдя из ванной, она, почему-то спьяну подумав, что пришла Рая, открывает дверь мужчине, свистевшему из теплого джипа, когда их с Терехом на холоде тоже били прямо по морде. Какой-то год неудачный. То ни разу не били, а то все сразу бьют, бьют...
Валера тянул ее в постель, и что-то даже к нему, оказывается, не до конца умерло в ней. Ее тоже что-то потянуло к нему, к его знакомым рукам, но это что-то никак не могло дотянуться через возникшую той ночью пропасть.
Валерий встал, подхватил Катю с кресла и понес к дивану. От его жадных глубоких поцелуев опять заболела разбитая нижняя губа, и Катя заплакала. Валера по-своему понял ее плач и взял ее так жестоко, что Катя тут же затихла, захлебнувшись его неожиданной к ней злостью. Когда он отпустил ее, она осторожно пыталась отодвинуться как можно дальше от него. Тело не слушалось ее, она спрятала лицо в одеяло и, пачкая белье сочившейся из губы кровью, старалась подавить в себе нервную икоту.
– Ну, прости меня, прости. Сходи, умойся! Сама виновата, сколько можно доводить-то? Ведь я к тебе шел отдохнуть, расслабиться, а у тебя сплошные претензии!
Боже мой. Как хорошо ей было на этой кровати с Люськой! На его кровати. А этот... Дверь не смогла отжать. Правильно, Люська же так и не научил ее пользоваться этими штуками... Зачем она тут, без него? Главное, ногу в дверь Валера вставил. Ну, и надо было по этой ноге... Не смогла. Как мама с Машей говорят: "Сельпо!" Точно, надо в ванную уползли и там запереться!
– Кать! А все-таки лихо все ты завинтила! С мужем она не живет, а как я ушел, так и ремонт с Вовкой сделали и мебель поменяли. Ну, ничего! Когда твой Вова меня подмял, он же не думал, что я потом тут вот буду на его мебели... Тебе, Кать, в театре надо выступать! В тебе же талант пропадает! Слушай, а когда ты ко мне на бухгалтерию пошла, ты тогда уже на Вовку шпионила? А тогда зачем на Тереха документы перевела? Мать чесная! Так это же ты с ним... Вот сука! А я-то вначале не понял, что за дела... Ремонт они еще сделали! Вот сука! Ты куда? Сидеть! Слушай, это же ты Вовку пришила! Никто бы тебя в этой шляпе не узнал, и голос был какой-то дикий, глухой... Никто бы не узнал, кроме меня! Все решила под себя загрести! А Терех, понятное дело, он же у тебя как собака верная! Ну, ты сука! Ничего-ничего, Катя все образуется. Мы поженимся, и я на тебя доносить не собираюсь. С Карташовским наследством ты без меня не справишься. Ладно, все будет путем. Лежи.
Валерий откинулся на спину и только тут увидел зеркальный потолок, устроенный для нее Люськой. Почему-то этот потолок в бывшей обшарпанной Катькиной квартире стал для Валерия последней каплей. Больше он не владел собой, на него накатила давно сдерживаемая истерика.
– Нет, какой же я дурак! Ведь я же любил тебя! Любил! Правильно мне говорили, что только дурак любовницу в бухгалтерах держит! Я любил тебя, а ты, оказывается, еще и под себя гребла!- тряс он полубесчувственную Катю за голые плечи.
– Ну, что вышло-то у тебя? Тонко было придумано, да порвалось невзначай? Что получилось-то? Нет, милочка, от меня ты так легко не избавишься, как от Карташа! Ты все на меня переведешь, иначе пойдешь баланду хлебать, усвоила?
Он отпустил ее, и она молча легла, укрывшись с головой одеялом. Злость почти прошла, но стала накатывать новой волной, как только он понял, что Катя пытается под одеялом заткнуть уши, чтобы больше ничего не слышать. Ему захотелось, как следует вдарить по этому цветному мягкому комку, под которым от него пряталась Катька.
Но в этот момент ему что-то показалось. На какое-то мгновение... Будто что-то очень знакомое промелькнуло перед ним... Вместо злости сразу нахлынула усталость, и почему-то сразу захотелось уйти отсюда. Убежать.