Позволь ей уйти
Шрифт:
— Я тоже так смогу, — глаза Пашки загорелись каким-то одержимым блеском. — Не хуже, чем они!
— А ты отчаянный нахал, — посмеиваясь, произнёс парень, рассматривая мальчишку с любопытством и вниманием. — Откуда такой?
— Из Таганрога, — отозвался тот.
— Первый дробь пятый?
— А?.. — Пашка бестолково захлопал глазами.
— Я говорю — первый балетный класс и пятый общеобразовательный?
— А,
— Понятно. Я в первый год обучения тоже был уверен, что всех мировых звёзд балета сделаю, — парень по-доброму рассмеялся. — Но ты молодец, только такой настрой и должен быть у настоящего танцовщика. Кстати, ещё маленький совет — следи за глазами, когда танцуешь.
— Как это? — не понял Пашка.
— Ну, не вихляй взглядом туда-сюда, не косись по сторонам, как будто спёр что-нибудь и боишься, что тебя поймают, — засмеялся он. — Глаза должны следовать за движениями лица. Голова поворачивается направо — вгляд тоже вправо. Голова вверх — и глаза наверх. Понял?..
— Кажется, понял, — закивал Пашка.
— Ну вот, молодец. Тренируйся. Удачи тебе, мелкий, — парень снисходительно потрепал его по макушке, подмигнул и вышел из зала.
Пашка и не подозревал тогда, что только что пообщался с будущим солистом Бирмингемского королевского балета, курируемого самой королевой Великобритании…
___________________________
* Гранд жете (от фр. Grand Jete) — в балетной терминологии прыжок в поперечный или продольный шпагат.
Баллон (от фр. Ballon) — способность танцовщика сохранять положение во время прыжка, на какое-то время как бы зависая в воздухе.
=63
Торжественная линейка должна была вот-вот начаться, и Пашка сообразил, что хорошо бы поискать своих одноклассников. Или как их здесь полагается называть — однокурсники?..
— Калинин! — вдруг донеслось откуда-то из толпы. Пашка завертел головой и увидел, как к нему гигантскими скачками несётся счастливый Артём Нежданов.
— Тёма! — в восторге ахнул Пашка. — Ты что здесь делаешь? Я думал, ты уже в Калининграде… Погоди, тебя всё-таки приняли?! — осенило его.
— Ага, — кивнул тот, сияя. — Представляешь, позвонили позавчера и говорят: так и так, освободилось место, можно приезжать… Отец даже порадоваться толком не успел, что я не поступил — такой ему облом!
— А почему я тебя в интернате не видел?
— Я туда ещё не заселялся, мы с мамой только пару часов назад приехали. Вот после линейки сразу пойдём с направлением к коменданту.
— Слушай… я в комнате пока один, соседей своих ещё не видел… Как ты думаешь, можно попросить, чтобы мы вместе жили?
— Не знаю… но клёво было бы! — глаза Артёма вспыхнули. — Да наверное можно! Им-то какая разница?! На крайняк, поменяемся с кем-нибудь… думаю, это не проблема! Как там в целом, жить можно?
— Да вообще ништяк! — Пашка показал большой палец.
— Мальчики, привет! — перед ними возникло миленькое зубасто-ушастое личико Тони Городецкой. Девчонка улыбалась до самых ушей и подпрыгивала на месте, переполненная эмоциями, отчего громадный бант на её макушке колыхался, словно медуза в море.
— Тонька, приветище! Тебя тоже взяли?!
Оказалось, что та девочка, на место которой пригласили в конце концов Городецкую, не смогла вынести разлуку с мамой и самостоятельную жизнь в интернате. Мать планировала оставить её в Москве и уехать к себе в Тольятти, но дочка вцепилась в неё мёртвой хваткой и устроила натуральную истерику, категорически отказываясь отпускать родительницу и оставаться одной. С блеском поступив в академию, она собственными руками отдала свой шанс другой… Глупо и нелепо. Впрочем, благодаря этой самой глупости и нелепости Тонечка сейчас лучилась счастьем, а уж радость Артёма от её появления и вовсе невозможно было описать словами.
— Кого-то из наших ещё видела? — обратился он к ней с нарочитой небрежностью, с удовольствием выделив при этом интонацией слово “наших”.
— Ага, — Тоня кивнула. — Любу Вишнякову, Катю Стрельцову, Лену Бедненко… Из пацанов вот Шейл где-то тут мелькал вместе с мамой.
При упоминании имени Шейла Пашка заметно напрягся. Даже Любка так не беспокоила его, как этот пронырливый канадец. Он ещё не забыл трогательной прогулки Шейла и Милы — и это как раз в то время, когда сам он лежал с температурой! Конечно, Мила всё равно ничем не могла помочь Пашке во время его болезни, но сам факт, что она веселилась и развлекалась, пока он страдал, был ужасно неприятен и обиден. Впрочем, ей он в этом из гордости так и не признался. Они потом созванивались с Милой и болтали как ни в чём не бывало, Пашка даже не стал выпытывать подробности — ну, погуляли и погуляли… и забыли об этом. Во всяком случае, он надеялся, что забыли.
Так получилось, что с Милой после выздоровления Пашка ещё не виделся. Все эти финальные хлопоты с оформлением, заселением, прощанием с Хрусталёвой отнимали практически всё его время. В интернат не разрешалось приводить гостей, только родственников, так что Пашка даже не мог пригласить подругу в гости. Запрещалось также самостоятельно покидать территорию академии — поэтому поехать к Милке он тоже не мог. Да и сама она была занята подготовкой к учебному году — ей впервые предстояло пойти в школу на новом месте, не в детдоме, так что забот хватало и у Милы. Хорошо хоть, можно было звонить друг другу — у Пашки наконец-то появился собственный мобильный телефон, подарок Ксении Андреевны на поступление, вещь совершенно необходимая.
— Давайте пойдём к остальным, — предложил Нежданов. — Линейка сейчас начнётся.
— Ой, смотрите! — взвизгнула вдруг Тоня. — Кто это там? Это ведь Марина Коробицына?!
Всемирно известная балерина, бывшая студентка хореографической академии, стояла сейчас в окружении преподавательского состава на украшенном крыльце учебного корпуса и, кажется, планировала произнести напутственную речь.
— Блин, какая же она классная-а-а… — с благоговением застонала Городецкая. — Такая красивая! Мальчики, как вы думаете, а если я ей свой букет подарю, когда она закончит, будет нормально?