Позже
Шрифт:
Но могу ли я быть в этом уверен? Лежа в темноте, я понял, что не знаю. Видеть мертвецов не значит знать их.
Наконец я вернулся к окну и выглянул из-за шторы, уверенный, что он все еще там. Может быть, он даже снова меня поманит. Указательный палец указывал... а потом сгибался. Иди сюда. Иди ко мне, Чемпион.
Под фонарем никого не было. Он исчез. Я вернулся в кровать, но еще долго не мог заснуть.
31
Я снова увидел его в пятницу, возле школы. Там было довольно много родителей, ожидающих своих детей - они всегда,
Я вернулся в здание школы и начал разглядывать информационные плакаты, не зная, что делать дальше. Я решил, что должен с ним поговорить, выяснить, чего он хочет, и решил сделать это прямо сейчас, пока вокруг есть люди. Я не думал, что он может причинить мне боль, но в точности этого не знал.
Сначала я зашел в комнату для мальчиков, потому что мне вдруг очень захотелось пописать, но, стоя у писсуара, я не смог выдавить из себя ни капли. Поэтому я вышел, держа рюкзак в руках вместо того, чтобы его надеть. До меня никогда не дотрагивались мертвецы, ни разу, и я не знал, могут ли они это делать, но если Террио попытается до меня дотронуться - или схватить - я намеревался ударить его рюкзаком с книгами.
Только он исчез.
Прошла неделя, потом две. Я расслабился, решив, что он, должно быть, уже продал весь свой товар.
Я был членом юниорской команды ИМКА[76] по плаванию, и в субботу, в конце мая, у нас должна была состояться последняя тренировка перед предстоящими соревнованиями в Бруклине, намеченными на следующие выходные. Мама дала мне десять долларов на перекус после тренировки и, как всегда, велела запереть шкафчик, чтобы никто не украл ни денег, ни часов (хотя зачем кому-то могло понадобиться красть паршивый «Таймекс», я понятия не имею). Я спросил ее, придет ли она на соревнования. Она подняла глаза от рукописи, которую читала, и сказала:
– У меня назначена встреча. Уже давно.
Это был всего лишь второй раз (или, может быть, третий), когда я её о чем-то просил, но я, конечно же, ей этого не сказал, а только поцеловал в щеку и направился по коридору к лифту. Когда двери лифта открылись, я увидел Террио, ухмылявшегося своей глупой ухмылкой и глядевшего на меня единственным уцелевшим глазом. К его рубашке был приколот листок бумаги. Предсмертная записка. Записка всегда была на нем, и кровь, разбрызганная по ней, всегда была свежей.
– У твоей матери рак, Чемпион. От сигарет. Она умрет через полгода.
Я застыл на месте с открытым ртом.
Двери лифта захлопнулись. Я издал какой-то звук - писк, стон, не знаю - и прислонился спиной к стене, чтобы не упасть.
Они должны говорить тебе правду, - подумал я.
– Моя мать скоро умрет.
Но потом в голове немного прояснилось, и мне пришла в голову мысль получше. Я ухватился за нее, как утопающий за плавучий кусок дерева. Но, может быть, они должны говорить правду только тогда, когда ты задаешь им вопросы. В противном случае, возможно, они могут рассказать тебе любое лживое дерьмо.
После
Неужели я скажу ей, что у нее чертов рак?
Поэтому я пошел в бассейн и, как вы можете догадаться, плавал как дерьмо. Тренер несколько раз просил меня собраться, и мне пришлось ущипнуть себя за подмышку, чтобы только не разрыдаться от бессилия. Мне пришлось очень сильно себя ущипнуть.
Когда я вернулся домой, мама все еще была погружена в свою рукопись. Я не видел, чтобы она курила с тех пор, как ушла Лиз, но я знал, что она иногда, когда меня нет рядом, пьет вино - с авторами книг и разными редакторами, - поэтому я обнюхал ее, когда целовал, и не почувствовал ничего, кроме легкого запаха духов. Или, может быть, крема для лица, так как была суббота. Ну, в общем, какие-то женские штучки.
– Ты что, простудился, Джейми? Ты хорошо просох после бассейна?
– Ага. Мама, ты ведь больше не куришь, правда?
– Так вот оно что.
– Она отложила рукопись и потянулась.
– Нет, с тех пор как Лиз съехала, я не выкурила ни одной сигареты.
С тех пор, как ты ее выгнала, - подумал я.
– Ты давно была у врача? Проходила обследование?
Она вопросительно на меня посмотрела.
– В чем дело? У тебя складка между бровями.
– Ну, - сказал я, - ты у меня единственный родитель. Если с тобой что-то случится, я ведь не смогу жить с дядей Гарри, правда?
Она состроила смешную гримасу, потом рассмеялась и обняла меня.
– Со мной все в порядке, малыш. Вообще-то, два месяца назад я проходила ежегодный осмотр. Прошла с достоинством.
Да и выглядела она нормально. В добром здравии, как говорится. Насколько я мог видеть, она больше не худела и не выкашливала мозги. Хотя рак не обязательно должен быть в горле или легких человека, я это знал.
– Ну... это хорошо. Я рад.
– Значит, нас двое. А теперь приготовь маме чашечку кофе и дай мне закончить эту рукопись.
– А она хорошая?
– Если честно, да.
– Лучше, чем книги мистера Томаса о Роаноке?
– Гораздо лучше, но, увы, не так коммерчески успешна.
– Можно и мне чашечку кофе?
Она вздохнула.
– Полчашки. А теперь дай мне дочитать.
32
Во время последнего в том году теста по математике я выглянул в окно и увидел Кеннета Террио, стоящего на баскетбольной площадке. Он проделал свою ухмыляюще-манящую штуку. Я посмотрел на экзаменационные бумаги, потом снова поднял глаза. Все еще там, и ближе. Он повернул голову, чтобы я мог хорошенько рассмотреть пурпурно-черный кратер и торчащие костяные клыки. Я снова уткнулся в бумаги, а когда поднял глаза в третий раз, его там уже не было. Но я знал, что он вернется. Он не был похож на других. Он был совсем не похож на других.