Позже
Шрифт:
Персонажи Реджиса Томаса были классической проекцией. Или, может быть, я имею в виду нереализованные желания. Он был маленьким сморщенным чуваком, чью авторскую фотографию регулярно меняли, чтобы сделать его лицо менее похожим на дамскую кожаную сумочку. Он не переезжал в Нью-Йорк, потому что не мог. Парень, который писал о бесстрашных мужчинах, прокладывающих себе путь через чумные болота, сражающихся на дуэлях и занимающихся спортивным сексом под звездами, был холостяком-агорафобом[24], который жил в гордом одиночестве. Кроме того, он был невероятным параноиком (так говорила моя мать) в отношении своих книг. Никто не видел рукопись до тех пор, пока она не была
Он не был парнем на книгу в год (Эльдорадо каждого литературного агента), но на него можно было положиться; книга с Роаноком в названии появлялась каждые два - три года. Первые четыре появились во время руководства издательством дяди Гарри, следующие пять - мамы. В том числе и «Призрачная дева Роанока», которую Томас объявил предпоследней. Последняя книга серии, пообещал он, ответит на все вопросы, которые его верные читатели задавали с тех самых первых экспедиций в Смертельное Болото. Кроме того, это будет самая длинная книга в серии, может быть, семьсот страниц. (Что позволило бы издателю прибавить один-два доллара к цене.) И как только Роанок и все его тайны будут раскрыты, как он признался моей матери во время одного из ее визитов в его резиденцию на севере штата Нью-Йорк, он намеревался начать многотомную серию, посвященную «Марии Селесте»[25].
Все это звучало хорошо, пока он не упал замертво за своим столом, закончив только тридцать или около того страниц своего магнум опус[26]. Ему заплатили три миллиона вперед, но без книги аванс придется вернуть, включая нашу долю. Только наша доля либо уже ушла, либо была в закладе. Тут, как вы, наверное, догадались, настал мой выход.
Ладно, вернемся к истории.
9
Когда мы подошли к полицейской машине без опознавательных знаков (я знал, что это именно она, я видел ее много раз, припаркованной перед нашим домом с табличкой ДЕЖУРНЫЙ СОТРУДНИК ПОЛИЦИИ на приборной панели), Лиз распахнула полу своей куртки, чтобы показать мне пустую наплечную кобуру. Это было что-то вроде семейной шутки. Никакого оружия рядом с моим сыном, это было твердое мамино правило. Лиз всегда показывала мне пустую кобуру, когда ее носила, и я много раз видел ее на кофейном столике в нашей гостиной. А еще на ночном столике рядом с кроватью, которой мама не пользовалась, и к девяти годам я уже довольно хорошо представлял себе, что это значит. «Смертельное болото Роанока» включала в себя некоторые пикантные вещи, происходящие между Лорой Гудхью и Пьюритти[27] Бетанкур, вдовой Мартина Бетанкура (непорочной она точно не была).
– Что она здесь делает?
– спросил я маму, когда мы садились в машину. Лиз была рядом, так что, наверное, это было невежливо, если не сказать откровенно грубо, но меня только что выдернули из класса и еще до того, как мы вышли на улицу, сказали, что наш талон на питание аннулирован.
– Садись, Чемпион, - сказала Лиз. Она всегда называла меня Чемпионом.
– Время дорого.
– Я не хочу. У нас на обед рыбные палочки.
– Не-а, - сказала Лиз, - у нас будут гамбургеры и картошка фри. Я покупаю.
– Садись, - сказала мама.
– Пожалуйста, Джейми.
Делать нечего, я сел сзади. На полу валялась пара оберток из «Тако Белл»[28] и пахло, как попкорн из микроволновки. Был и еще один запах, который я связывал с нашими визитами к дяде Гарри в его разнообразные спецучреждения, но, по крайней мере, между задней и передней дверью не было металлической решетки, как я видел в некоторых полицейских шоу, которые смотрела мама (она была неравнодушна к «Прослушке»[29]).
Мама села спереди, и Лиз выехала, остановившись на первом же светофоре, чтобы включить мигалку. Та начала выдавать свои бип-бип-бип, но даже без сирены машины разъезжались с ее пути, когда мы вихрем неслись по Рузвельт-драйв.
Мама обернулась и посмотрела на меня из-за спинки сиденья с таким выражением, что я испугался. Она выглядела отчаявшейся.
– Может быть, он у себя дома, Джейми? Я уверена, что его тело увезли в морг или похоронное бюро, но может он все еще там?
Ответа на этот вопрос я не знал, но сначала не сказал ни этого, ни чего-либо еще. Я был слишком изумлен. И обижен. Может быть, даже зол, точно не помню, но изумление и обиду я помню очень хорошо. Она велела мне никогда никому не рассказывать о том, что я вижу мертвых, и я никогда этого не делал, но сама проболталась. Рассказала все Лиз. Вот почему Лиз была здесь, и скоро будет использовать свою мигалку на приборной панели, чтобы убрать машины с нашего пути на Спрейн-Брук-Парквей.
Наконец я произнес:
– Как давно она знает?
В зеркале заднего вида я увидел, как Лиз подмигнула мне, словно говоря: у нас есть тайны. Мне это не понравилось. Только мы с мамой должны были знать этот секрет.
Мама перегнулась через сиденье и схватила меня за запястье.
Ее рука была холодной.
– Забей, Джейми, просто скажи мне, может ли он все еще быть там.
– Да, наверное. Если он умер именно там.
Мама отпустила меня и велела Лиз ехать быстрее, но та покачала головой.
– Не очень хорошая идея. Мы нарвемся на патрульных, и они захотят узнать, в чем дело. Я должна сказать им, что нам нужно поговорить с мертвым парнем, прежде чем он исчезнет?
– По тому, как она это произнесла, я понял, что она не поверила ни единому слову из того, что сказала ей мама, она просто над ней потешалась. Подшучивала над ней. Меня это вполне устраивало. Что же касается мамы, то, по-моему, ей было все равно, что думает Лиз, лишь бы она доставила нас в Кротон-на-Гудзоне.
– Тогда как можно быстрее.
– Принято Ти-ти.
– Мне не нравилось, когда она так называла маму, так некоторые дети в моем классе называли необходимость сходить в туалет, но мама, похоже, не возражала. В тот день ей было бы все равно, даже если бы Лиз назвала ее Большегрудой Бонни. Наверное, даже не заметила бы.
– Некоторые люди умеют хранить секреты, а некоторые - нет, - сказал я. Я ничего не мог с собой поделать. Думаю, я был зол.
– Прекрати, - сказала мама.
– Я не могу позволить тебе дуться.
– Я и не дуюсь, - сказал я угрюмо.
Я знал, что они с Лиз были близки, но она и я должны были быть еще ближе. Она могла бы, по крайней мере, спросить меня, что я об этом думаю, прежде чем выдать нашу величайшую тайну однажды ночью, когда они с Лиз были в постели после восхождения по тому, что Реджис Томас называл «лестницей страсти».
– Я вижу, что ты расстроен, и ты можешь позлиться на меня позже, но сейчас ты мне нужен, малыш.
– Она как будто забыла о присутствии Лиз, но я видел ее глаза в зеркале заднего вида и знал, что она прислушивается к каждому слову.