Прах и безмолвие
Шрифт:
А сам Питер Паско, жена которого постоянно пилила его за то, что он, как плотоядное животное, ест больше мяса, чем бобов и отрубей, очутился в магазине здоровой пищи.
Его привел в этот магазин номер машины, замеченный Уилдом. Компьютер выдал, что владельцем синего «пежо» является мистер Гарольд Парк, проживающий по улице Стринг-Лейн в доме номер двадцать семь «А». Это была улица недалеко от центра города, все дома на которой числились представляющими архитектурный интерес, непонятно только для кого. Дома номер двадцать семь «А» Паско так и не смог отыскать, номер двадцать семь — с узким фасадом и подслеповатыми
— Вы мистер Гован? — спросил Паско. — Извините, я ищу дом номер двадцать семь «А».
— Двадцать седьмой «А»? — задумчиво переспросил шотландец, картавя, хотя ни в одном из произнесенных им словах не было буквы «р».
— Да, двадцать седьмой «А». Мне нужен некий мистер Гарольд Парк.
— А вы кто будете?
Паско вздохнул и достал свое удостоверение.
— Полиция, а? Сразу бы сказали. У меня здесь такие странные люди бывают.
— Вроде монахов?
— Ох, вы про этих гномов-домовых? Да, мы часто имеем дело с религиозными общинами. Они говорят, так в Библии записано, а я думаю, что им от этого меньше хочется — хоть как-то помогает в их-то положении. Знаете, «лучше кусок сухого хлеба, и с ним мир, нежели дом, полный заколотого скота, с раздором». Послание Павла абердонянам.
Его слова пролили совершенно новый свет на бобовый евангелизм Элли. Но Паско отринул от себя этот свет и сказал:
— Так что насчет мистера Парка? Вы можете мне помочь?
— А то! Двадцать семь «А» — это квартира над магазином. Вы можете подняться по боковой лестнице. Но его там сейчас нет. Он, знаете ли, путешественник у нас. Его по неделе не видно и не слышно.
— А чем он занимается?
— Какие-то ветеринарные препараты продает, что ли. Пилюльки для пуделей, что-то в этом роде. Ему передать что-нибудь?
— Вы скажите ему, чтобы он связался со мной, когда вернется. Вот моя визитная карточка. Но я, вероятно, в любом случае еще раз загляну.
— И правильно сделаете, — сказал Гован, провожая его до дверей, — некоторые не очень-то жаждут помогать полиции, понимаете. А я, мне нравится, чтобы у меня с полицией все гладко было. Кто знает, когда мы можем друг другу понадобиться, а? О, надеюсь, вы недалеко отсюда поставили машину? Похоже, дождь собирается. Или еще чего похуже!
На улице и вправду было холодно и неуютно, а на востоке, за едва различимым шпилем собора, нависли тяжелые тучи, грозя обрушить на город снег, которым до сей поры обделила его необыкновенно теплая зима.
Паско поднял воротник и сказал:
— Я припарковался почти у соборной площади — ближе негде было. Улица такая узкая.
— Ох, вам надо было бы подъехать к магазину со стороны заднего двора. Вы разве не знаете, где у нас машины сгружают товар?
Конечно, он знал. Он слишком долго работал полицейским, чтобы не знать
Он торопливо шел по тротуару, втянув голову в плечи в ожидании надвигающейся непогоды, и снова был просто гражданином Паско, а никаким не детективом Паско. Потому-то до самого последнего момента, пока на него не было совершено нападение, и не подозревал, что его преследуют.
Паско почувствовал, как сзади кто-то крепко схватил его за руку. Инстинкт самосохранения наконец пробудился в нем, и Паско попытался обернуться, но было поздно. Чья-то рука обхватила его сзади за шею, и он невольно запрокинул голову. Главная атака пришлась на его лицо: он почувствовал влажное тепло на губах и, прежде чем успел осознать, что это было, уже начал ощущать, как это приятно. Но в то же мгновение атака была прервана, и Чанг сказала:
— Это тебе за то, что ты вел себя как хороший мальчик, Пит, милый.
— А что я получил бы, если бы вел себя как плохой мальчик? — тяжело дыша, спросил Паско.
— Это нам надо будет обсудить с Элли, — рассмеялась Чанг. — Только не на улице. Здесь мы можем напугать здешних аборигенов.
Несколько аборигенов уже смотрели на них с нескрываемым интересом. Паско не винил их за это. Не так уж часто можно увидеть, как на улице города в Среднем Йоркшире средь бела дня насилуют беззащитного полицейского.
— Хорошо. Так что я сделал, чтобы это заслужить? — спросил он.
— Он наш, Пит! Он сказал, что согласен! Аллилуйя! Я нашла моего Бога!
— Он что, правда сказал, что согласен? — не поверил своим ушам Паско.
— Мне пришлось над ним немножко потрудиться, — ухмыльнулась Чанг. — Но я все же его заарканила! И просто хотела сказать тебе спасибо, Пит. Без тебя я бы к нему и подступиться не могла!
— О нет, — горячо запротестовал Паско. — Ко мне это не имеет никакого отношения!
— Ну не скромничай, миленький.
Восхищение, которое Паско испытывал к Чанг, несколько померкло. Режиссеру такого высокого класса, как она, следовало бы без труда отличать скромность от панического ужаса.
— Пройдись со мной чуть-чуть, — проговорила Чанг и схватила его за руку, лишив какой-либо возможности отказаться. — Я иду в собор, чтобы поведать новость канонику. Кажется, он весьма неблагоразумно вообразил себе, что на роль Бога пригласят его, а нам ведь не надо, чтобы он потом дулся, правда?
Через несколько шагов ее привычка жестикулировать в разговоре избавила его от ее руки, но он и не попытался бежать. От нее исходила такая неиссякаемая жизненная энергия, что надо было быть совсем уж занудливым болваном, чтобы хотеть избежать этого лучезарного тепла.
Она рассказывала ему о своих планах, связанных с мистериями, и, когда через некоторое время Паско удалось оградить себя от ее заразительного энтузиазма, он сказал:
— Чанг, чего я действительно никак не могу понять, так это почему ты так заинтересовалась этими пьесами. По-моему, они воплощают в себе все те «измы», от которых ты всегда воротила нос. Я знаю, ты можешь так поставить Шекспира, что со сцены будут звучать его словами твои идеи, но эти пьесы… В них ничего своего не вложишь.