Прах к праху

Джордж Элизабет

– Что это Флеминг?

– Если был пожар, вполне возможно, что тело… – Она так крепко сжала губы, что под кожей проступили очертания челюсти. – Разве не могла произойти ошибка?

– Вы забываете. Пожар был не такого рода, – сказал Линли. – Он не обгорел. Тело лишь изменило цвет. – Когда Мириам Уайтлоу вздрогнула, он быстро добавил, чтобы успокоить ее: – От угарного газа. От попадания дыма в легкие кожа стала багровой. Но это не помешало его жене опознать его.

– Никто мне не сказал, – печально произнесла она. – Никто так и не позвонил.

– Как

правило, полиция первой уведомляет семью. Оттуда его забирают родные.

– Родные, – повторила она. – Да. Конечно. Линли занял кресло, в котором до этого сидела миссис Уайтлоу, а сержант Хейверс вернулась на свою исходную позицию и приготовила блокнот. Миссис Уайтлоу все еще была очень бледна, и Линли невольно подумал о том, какой продолжительности беседу она сможет выдержать.

Миссис Уайтлоу разглядывала узор персидского ковра. Говорила она медленно, как будто вспоминая каждое слово за мгновение перед тем, как его произнести.

– Кен сказал, что он собирается… в Грецию. Несколько дней поплавает там на яхте, так он сказал. С сыном.

– Вы упомянули Джимми.

–Да. Его сын. Джимми. На его день рождения. Из-за этого Кен даже прервал тренировки. Он должен был… они должны были лететь из Гэтвика.

– Когда?

– Вечером в среду. Он месяцами составлял план, как все будет. Это был подарок Джимми на день рождения. Они ехали только вдвоем.

– Вы уверены насчет путешествия? Вы уверены, что он собирался лететь в среду вечером?

– Я помогла ему отнести багаж в машину.

– В такси?

– Нет. В его машину. Я предложила отвезти его в аэропорт, но он всего несколько недель как купил эту машину. Он был рад предлогу прокатиться на ней. Он собирался заехать за Джимми и потом – в аэропорт. Они вдвоем. На яхте. По островам. Всего на несколько дней, потому что осталось совсем немного до первого международного матча. – Ее глаза наполнились слезами. Она промокнула платком под глазами и откашлялась. – Простите меня.

– Ничего. Все нормально. – Линли подождал минуту, пока она собиралась с духом, и спросил: – А что у него была за машина?

– «Лотус».

– Модель?

– Не знаю. Она была старая. Отреставрированная. Низкой посадки. Фары удлиненные.

– «Лотус-7»?

– Зеленая.

– Рядом с коттеджем никакого «лотуса» не было. Только «астон-мартин» в гараже.

– Это, должно быть, Габриэллы, – сказала она. Прижала платок к верхней губе и продолжала говорить, не отнимая его, на глазах у нее снова выступили слезы. – Я не могу представить, что он умер. Он был здесь в среду. Мы вместе поужинали пораньше. Разговаривали о том, как идут дела в типографии. О матчах этого лета. Об австралийском боулере. Об угрозе, которую он представлял для него как для бэтс-мена. Кен волновался, включат ли его снова в состав английской сборной. Я сказала, что его страхи просто смешны. Он такой великолепный игрок. Всегда в форме. С чего ему волноваться, что его не включат? Он такой… Настоящее время… О боже, я говорю о нем в настоящем времени.

Это потому, что он… он был… Простите меня, пожалуйста. Прошу вас. Пожалуйста. Не могу взять себя в руки. Я не должна раскисать. Не должна. Потом. Потом можно и раскиснуть. Нужно кое-что выполнить. Я это знаю. Знаю.

Линли налил в рюмку остаток хереса – от силы глоток – и подал миссис Уайтлоу, поддерживая ее руку. Она выпила вино залпом, словно лекарство.

– Джимми, – сказала она. – А его в коттедже не было?

– Только Флеминг.

– Только Кен. – Она перевела взгляд на огонь. Линли увидел, как она сглотнула, увидел, как сжались, потом расслабились пальцы.

– Что такое? – спросил он,

– Ничего. Это совсем не важно.

– Позвольте мне об этом судить, миссис Уайт-лоу.

Она облизнула губы.

– Джимми ждал, что его отец заедет за ним в среду вечером, чтобы ехать в аэропорт. Если бы Кен не приехал, он позвонил бы сюда – узнать, что случилось.

– А он не звонил?

– Нет.

– Вы были здесь, дома, после отъезда Флеминга в среду вечером? Никуда не уезжали? Хотя бы на несколько минут? Может, вы пропустили его звонок?

– Я была здесь. Никто не звонил. – Ее глаза чуть расширились. – Нет. Это не совсем так.

– Кто-то звонил?

– Раньше. Как раз перед ужином. Кену, не мне.

– Вы знаете, кто это был?

– Гай Моллисон.

В течение ряда лет бессменный капитан английской сборной, подумал Линли. В том, что он звонил Флемингу, не было ничего странного. Но выбор времени наводил на размышления.

– Вы слышали слова Флеминга?

– Я сняла трубку на кухне. Кен ответил в маленькой гостиной, примыкающей к кухне.

– Вы слушали разговор?

Оторвав взгляд от огня, она посмотрела на Линли. Как видно, она была слишком измучена, чтобы оскорбиться подобным вопросом. Но тем не менее голос ее прозвучал сдержанно, когда она ответила:

– Конечно, нет.

– Даже перед тем, как положить трубку? Чтобы убедиться, что Флеминг на линии? Это вполне естественно.

– Я услышала голос Кена. Потом Гая. Это все.

– И что они говорили?

– Не помню. Кажется… Кен сказал «алло», а Гай сказал что-то насчет ссоры.

– Ссоры между ними?

– Он сказал что-то про возвращение Праха. Что-то вроде: «Мы же хотим вернуть этот проклятый Прах, а? Может, забудем о ссоре и пойдем дальше?» Разговор о матче с австралийцами. Ничего больше.

– А ссора?

– Не знаю. Кен не сказал. Я решила, что это связано с крикетом, возможно, с влиянием Гая на тех, кто производит отбор,

– Как долго продолжался разговор?

– Он спустился в кухню минут через пять-десять.

– И ничего о нем не сказал? И за ужином тоже?

– Ничего.

– Вам не показалось, что он переменился после разговора с Моллисоном? Может, ушел в себя? Разволновался, впал в задумчивость?

– Ничего подобного.

– А за последние несколько дней? За прошедшую неделю? Вы не заметили в нем никаких перемен?