Правда и Небыль
Шрифт:
– Я не люблю оценивать искусство в деньгах, – начала Грачёва, – но три миллиона их стоимости не покрывают…
– Да не в этом дело! Давайте так. Почему люди вообще несут деньги к нам? Потому что не сомневаются, что мы их сохраним и даже проценты выплатим. Почему народ отдаёт кредиты? Потому что знает: в случае чего банк сумеет получить своё назад и ещё неприятности устроит. Это называется деловая репутация. Именно она нас и кормит. Вопрос: какая репутация будет у банка, который не сумел уследить за лучшими экспонатами из собственной коллекции?
Грачёва задумчиво кивнула.
– А ведь такое невозможно скрыть. На выставке будут все. Пригласили пол-Москвы, и еще португальцы планировали нагрянуть в немалом количестве во главе с министром экономики. А тут я их встречаю на крылечке – ах, простите, нас тут немножко обокрали… Причём украли именно символы выставки. «Правда» и «Небыль» – на буклетах, плакатах, приглашениях, на обложке каталогов. Их не заменишь и не сошлёшься, что по какой-то причине решено работы не выставлять. Это… как если бы в воинскую часть приехал главнокомандующий, а накануне украли знамя части. Представляете эффект? А теперь подумайте, кто получит по шапке?
Грачёва соображала быстро.
– То есть вас уберут с должности? – спросила она.
– Могут и оставить, – признал Юрьев. – В конце концов, на моё место трудно найти замену. У меня, понимаете ли, связи. И португальцы о них знают. Но отношение изменится навсегда. В том числе и моё личное – к себе. Главное, что у меня есть, – репутация. Репутация человека, у которого всегда всё под контролем. Теперь её у меня не будет. И зачем тогда всё? Да я сам лучше уйду. Просто не смогу работать. На работе я буду чувствовать себя хуже, чем на незаслуженном отдыхе.
– Не позавидуешь. – В голосе Светланы Владимировны послышалось что-то вроде понимания. – Что делать-то будем?
– Главное в любом деле – сроки, – сказал Юрьев. – Расклад у нас такой. Сегодня понедельник. Официально выставка открывается через неделю, в следующий вторник, и продлится…
– До конца года, – закончила за него Грачёва. – Но насколько я помню, – продолжила она, – должен быть ещё предпоказ?
– В субботу, восемнадцатого, – подтвердил Юрьев. – Закрытый показ для сотрудников банка. В воскресенье, девятнадцатого, пресс-брифинг и экскурсия для СМИ. Клиентский приём, куда приглашены самые важные для нас люди, двадцатого. В понедельник. Самый важный день. Со вторника вход свободный.
– То есть вы хотите сказать… – начала галеристка и задумалась.
– Я хочу сказать, – продолжил Алексей Михайлович, – что в воскресенье о пропаже экспонатов станет известно точно. Но информация может всплыть и в субботу. Если кто-нибудь из сотрудников не удержит язык за зубами. В семье не без урода. Паршивая овца может найтись. Так что всё нужно вернуть до субботы. Иначе мне придётся вскрывать третий пакет.
– Что? – не поняла Светлана Владимировна.
– Шутка юмора, – вздохнул Юрьев. – Новому директору завода предшественник оставляет в сейфе три пакета, которые надо вскрывать по мере наступления проблем. В первом
Светлана Владимировна вежливо улыбнулась, а потом стала серьёзной:
– Кажется, я знаю, зачем украли экспонаты. То есть у меня даже две версии.
– Я весь одно большое ухо, – подался вперёд банкир.
– Давайте тогда с начала. Почему я вообще думала, что охрана не нужна? В музее ведь выставлены вещи, которые стоят очень дорого. Воровать произведения искусства такого уровня практически бесполезно. Их невозможно продать. Они слишком известны. Сумасшедшие коллекционеры – из области кино. В жизни так не бывает.
– Ну почему же? – неуверенно спросил Юрьев. – Люди очень странные вещи иногда собирают. Знаете анекдот такой? Мужик к врачу приходит и говорит: «Доктор, меня сумасшедшим считают, потому что я сосиски люблю». Доктор его успокаивает: «Не волнуйтесь, вы – здоровый человек, я тоже сосиски люблю». А пациент радостно так отвечает: «Спасибо, доктор, у меня прямо гора с плеч! Пойдемте я покажу вам свою коллекцию».
На этот раз Грачёва впервые искренне улыбнулась.
А Юрьев продолжил развивать тему:
– Знал я одного коллекционера. Всем коллекционерам коллекционер. Коробочки старинные из-под чая собирал. Насобирал самую большую коллекцию в стране. Несколько тысяч коробочек. Квартира ими целиком была уставлена. Шкафы забиты. К нему с Мосфильма приезжали, чтобы посмотреть, как выглядели упаковки чая дореволюционных фабрик…
– Вот именно, – перебила Грачёва. – С Мосфильма приезжали. И ещё он наверняка был знаком и переписывался с другими коллекционерами. Менялся, хвастался. Для собирателя важно свою коллекцию демонстрировать. А краденое показывать нельзя. Никому.
– Я детектив читал английский, – вспомнил Юрьев. – Там коллекционер украл редкую марку, чтобы повысить стоимость своего экземпляра.
– Не наш случай, – раздражённо перебила музейщица. – «Небыль» – лучшая работа Апятова, и авторских копий нет. Хотя, конечно, шум вокруг кражи приведёт к тому, что цены на его холсты снова вырастут.
– Вполне себе мотив, – заметил банкир. – Особенно если у человека несколько малоизвестных вещей. Наброски там, варианты, маленькие полотна. Сейчас они не так уж и баснословно дорого стоят. А на пике ажиотажа можно, наверное, хорошо продать… С Гришей поговорю, – решил он. – Мстиславский этот рынок знает.
– Тогда зачем брать «Правду»? – спросила галерейщица. – Её вообще невозможно продать. Вы же знаете правила.
– Ненавижу эти условности, – признался Алексей Михайлович. – Как фотограф – ненавижу. Хотя логику понимаю.
– Или так, или никак, – пожала плечами Светлана Владимировна. – Рынок искусства основан на уникальности предметов искусства. Если уникальность отсутствует, её приходится создавать.
– Я, кстати, не помню, сколько осталось оригинальных отпечатков «Правды», – признался банкир.