Правда о Бэби Донж
Шрифт:
— Николь, завтра утром мы уезжаем в Ниццу.
— Хорошо, мадам.
Николь была сущей язвой, и обе женщины ссорились, как девчонки-однолетки, хотя молоденькой горничной едва-едва минуло девятнадцать.
— Мадам не забыла, что ее белое шерстяное пальто еще в чистке?
— Получишь завтра рано утром.
— А если не готово?
— Заберешь невычищенным. Помоги мне собрать вещи.
Таким образом, воскресный день закончился для г-жи д'Онневиль грандиозной укладкой платьев и белья.
— Мадам не боится, что в это время года в Ницце слишком жарко?
— А ты не боишься расстаться
На следующее утро она дала телеграмму г-же Бертола, владелице пансиона на Английской набережной, где ежегодно жила несколько недель.
Феликс, у которого нервы были натянуты до предела особенно после бессонной ночи, мерил Шагами маленькую палату, рассуждая вслух:
— Я все думаю, почему она это сделала? Никак не пойму. Разве что…
Франсуа по-прежнему невозмутимо смотрел на него — так же, как недавно смотрел на сестру Адонию.
— Разве что… Ты знаешь, о чем я говорю. Если она узнала, что Люлю Жалибер…
Феликс покраснел. У братьев было все общее. Они вместе работали. Вместе наладили дело, которое в городе называли «Делом Донжей». Одновременно вступили в брак, женившись на родных сестрах. Вместе, наконец, на общие средства перестроили Каштановую рощу, где оба семейства поочередно отдыхали в летние месяцы. Но должна была произойти катастрофа, чтобы Феликс осмелился упомянуть в известной связи имя Люлю Жалибер, любовницы Франсуа, о чем известно было почти всему городу.
— Беби не ревновала к Люлю Жалибер, — без малейшего волнения тихо ответил Франсуа.
Феликс вздрогнул. Более резко, чем хотел, повернулся к брату. Голос Франсуа поразил его своим спокойствием, своей холодностью.
— Она знала?
— Давно.
— Ты ей сказал?
Гримаса исказила лицо Франсуа. Огненная стрела боли снова пронзила его, предвещая кровотечение.
— Это слишком сложно, — все же выдавил он, — Извини. Позови, пожалуйста, сестру.
— Мне можно остаться?
Сил у Франсуа хватило лишь на то, чтобы покачать головой. Передышка оказалась краткой: опять начались муки и медицинские процедуры. Сестру сменил врач. После укола наступило относительное успокоение.
Доктору Леверу нужно было кое-что сказать Франсуа, но он не знал, как взяться за дело.
— Воспользуюсь минутой, пока у вас нет болей, и коснусь одного деликатного вопроса, хотя предпочел бы не делать этого. Утром меня посетил коллега Жалибер. Он в курсе… несчастного случая с вами. Отдает себя в полное ваше распоряжение. Предложил, если потребуется, ассистировать мне. И наконец, в случае, если вы пожелали бы перейти в частную клинику…
— Благодарю вас.
Больше ни звука. Франсуа, разумеется, все слышал. Понял смысл сказанного. Но это его не интересовало: сейчас он был далек от всего.
Однако Донж оставался рассудительным человеком, каким его единодушно признавали все без исключения. Кое-кто даже считал, что он чересчур трезв, лишен воображения и чувствительности.
За несколько лет отцовский кожевенный заводик, расположенный на краю города, у реки, берега которой с их травянистыми склонами были излюбленным местом рыболовов, стал в руках Франсуа всего лишь одним из десятка разбросанных по всему департаменту
Чтобы получить больше казеина, потребовалось больше молока. Франсуа выписал из Нидерландов специалиста и через год открыл за городом фабрику голландских сыров.
Сыры, в свою очередь…
Все это создавалось основательно, без спешки, без срывов. Франсуа не напускал на себя вид сугубо делового человека, не переставал благоустраивать Каштановую рощу, не отказывался от радостей жизни.
Тем не менее иногда, к примеру сегодня, когда доктор говорил с ним о вещах, которые считал серьезными, рассудительность Франсуа внезапно словно улетучивалась. И не под влиянием каких-нибудь там фантазий или поэтического порыва. Действовать он продолжал, руководствуясь логикой.
Говоря о Фашо, который, очевидно, выглядел нелепо, Феликс сказал:
— Она как бы поощрила его.
Франсуа представил себе эту сцену куда отчетливей Феликса, видел мельчайшие детали, в том числе лиловую тень деревьев: он помнил, как выглядит Каштановая роща в любое время суток.
«…поощрила».
Именно такая манера Беби и стала отправной точкой их отношений…
Каштановая роща с ее несколько душной атмосферой процветающего загородного дома разом изгладилась из памяти Франсуа. Вместо нее возник Руайан: [4] огромное белое казино, виллы, золотисто-желтый пляж с яркими пятнами купальников и разноцветных зонтов.
4
Курорт на Атлантическом побережье Франции.
Г-жа д'Онневиль, чуть менее тучная, чем сейчас, очень пышная, в белом платье то ли из шифона, то ли из тонкого батиста, сидела за столом для игры в буль.
Франсуа был едва знаком с нею. Знал только, что она живет в том же отеле «Ройяль», где и он сам, и когда проигрывает, подозрительно смотрит на крупье, убежденная, что стала жертвой его махинаций.
Как звали эту цыпочку? Бетти? Дези? Танцовщица из Парижа, выступавшая каждую ночь в одном из кабачков Руайана. Ей тоже хотелось играть. Франсуа ссужал ее небольшими суммами.
— Хватит! Просадила достаточно. Пора пропустить стаканчик. Идешь, милый?
Была середина августа. В баре — не протолкнуться. У Бетти или Дези был пронзительный голос и сногсшибательная пляжная пижама.
— Чипс хотя бы у них есть?… Бармен, один манхеттен.
Феликс также оказался в баре в обществе двух девушек.
Франсуа показалось, что он их где-то встречал. Лишь несколько минут спустя он вспомнил: это дочери дамы в воздушном платье, любительницы игры в буль.
Растерявшийся Феликс не знал, следует ли…