Правда смертного часа. Посмертная судьба
Шрифт:
Я выскочил к машине — был очень яркий солнечный рассвет, — помчался к Володе. Я приехал на Малую Грузинскую — абсолютно пустая улица — и две реанимационные машины. Из подъезда уже выходили врачи:
— Сева — все!
Это было между пятью и шестью утра».
В. Коган: «Мы подошли к Володе: все было ясно — мертв. Ну, горе, что тут говорить… Мы пробыли в квартире минут пятнадцать. Да, и все они там были поддатые… Это было видно совершенно точно. А когда мы подъехали, на улице уже стоял милиционер…»
В. П.:
В. Коган: «Ох… Это уже потом у нас пошли всякие домыслы — стали думать: как и почему это могло случиться… А тогда — на первый взгляд — это была скоропостижная смерть. Ничего такого ярко выраженного не было. Никаких следов насилия или чего-то там еще не было. Обыкновенный умерший человек. Он лежал, как будто спал. Руки были вытянуты вдоль туловища, абсолютно белые руки».
В. Янклович: «…а у меня все время мысль: будет обыск, будет обыск… В кабинете был такой плафон, — Володя туда прятал пустые ампулы… Я говорю:
— Давайте их уберем!
К этому времени я уже пришел в себя… И (до приезда милиции) мы выгребли из люстры пустые ампулы…»
В. Шехтман: «Мы были на дне рождения… Остались ночевать, — это было недалеко от Малой Грузинской… В пять утра меня будит жена:
— Вставай, Володя умер!
А я лежу, как раздавленная рыба:
— Отстань, уже тысячу раз это было…
— Да нет… Наверное, это правда. Звонила моя мама.
Тут я вскочил. Сел в машину, быстро приехал.
Володя еще лежал в большой комнате. А потом — все совершенно смутно, как в тумане… Ты понимаешь, для меня это было…»
В. Янклович: «Состояние у всех лихорадочное… Никто не знает, как себя вести, что делать… Я говорю:
— Ребята, надо прежде всего позвонить в милицию. Это же — Высоцкий…»
(А Федотов утверждал, что это он вызвал милицию гораздо раньше и что был составлен протокол о «ненасильственной смерти». — В. П.)
В. Янклович: «Володя умер в большой комнате, мы перенесли его в маленькую…»
А. Штурмин: «Когда я приехал — около семи утра, — Володя лежал уже в маленькой комнате… Накрытый простыней… Я только посмотрел ему в лицо…
В этот день Володя должен был приехать в Олимпийскую деревню… Мы договорились, что он в 12 часов подъедет вместе с Янкловичем. Еще раньше я завез Володе оформленный пропуск, нарисовал план — обозначил место, где мы должны были встретиться».
В. Янклович: «Стали обсуждать, кто будет звонить матери, отцу, Марине… Я сказал, что отцу еще могу позвонить, но матери — нет… Туманов позвонил матери, а я — отцу. Кто будет звонить Марине? — Сева… Сева позвонил… Как только телефонистки узнали о смерти Высоцкого, весть быстро распространилась по Москве…»
Оксана: «Я ведь еще и маму встречала — никто не захотел. Она вышла из такси, я подошла к ней:
— Что, Володя?!
— Да, Нина Максимовна.
И она стала оседать, падать… Мы подхватили ее под руки.
А
Марина Влади: «В 4 часа утра 25 июля я просыпаюсь в поту, зажигаю свет, сажусь на кровати. На подушке — красный след, я раздавила огромного комара. Я не отрываясь смотрю на подушку — меня словно заколдовало это яркое пятно. Проходит довольно много времени, и, когда звонит телефон, я знаю, что услышу не твой голос. «Володя умер».
Ревекка Шемякина: «В ту ночь я спала у телефона… Моя Дора (дочь Ревекки и Михаила Шемякиных) накануне попала в полицию. Просто так — взяли панков, и Дора попала за компанию. Ну, я, конечно, перенервничала, лежала у телефона, ждала звонка… И вдруг очень рано, часов в семь утра, — звонок! Я вскочила — Миши не было в Париже, — взяла трубку. И вдруг голос Марины:
— Ривочка, Володя умер…
Она это сказала, я выронила трубку… Марина сразу приехала…»
В. Янклович: «Марине сразу дали визу, она прилетела вечером…»
В. Абдулов: «Что меня спасло от помешательства— надо было много чего делать… Я быстро дозвонился Марине… В театр и по всем этим делам звонил Валера…»
Но Любимов уже знает о смерти Высоцкого… Оксана позвонила — еще ночью — Боровскому. Боровский сразу же сообщил Любимову.
В. Абдулов: «Потом я взял Володину телефонную книгу и выписал номеров двадцать… Не только друзей, но и людей, которые могли помочь. Я позвонил космонавтам, одному из первых — Иосифу Кобзону, Вайнерам… Нужно было срочно сделать два дела— место на кладбище и некролог…»
В. Янклович: «Уже пришла милиция… Часов в восемь — девять… Надо было сделать свидетельство о смерти… Кто мог сделать? Конечно, Федотов… Но нужен паспорт, советский паспорт, а у Володи — заграничный… Годяев поехал в ОВИР — обменять паспорт, Федотов — за свидетельством…»
В. Шехтман: «Федотов сразу рванул в поликлинику… У Толи было сложное положение… Володя перед этим попросил его помочь Нейгаузу, а Нейгауз умер на руках у Федотова…
А как получилось? У Нейгауза была подруга-француженка, они с Володей летели вместе из Парижа. И Володя говорит, что вот у меня есть такой врач Толя. Так Федотов попал к Нейгаузу…
Я потом разговаривал с этой француженкой (Бриджит Анжерер. — В. П.) — она не знала, что я знаю Толю…
— Он такой безалаберный, этот Толя… «А-а, ерунда… Сейчас сделаем укольчик!»
Толя действительно такой… А Нейгауз — умер».
В. Янклович: «Федотов мог делать ошибки и, наверное, их делал. Но он, повторяю, все брал на себя. «Все будет хорошо, все будет нормально!»
Он стольких людей вытащил».
О. Филатов: «Методики, которыми Толя выводил Высоцкого из тяжелых состояний, насколько мне известно, были достаточно рискованными. Но Анатолий был очень квалифицированным специалистом, он делал все что мог».