Правда во имя лжи
Шрифт:
«Он все понял. Он догадался, зачем я пришел. И Лида, конечно, у него. Он меня морально готовит…»
– В порядке.
– Тогда прошу.
И Леший двинулся по коридору широким, размашистым шагом, то и дело оглядываясь через плечо и откровенно ухмыляясь. На всякий случай Струмилин сунул руки в карманы халата как можно глубже и поклялся себе держать их там, что бы ни увидел.
Но увидеть то, что довелось, он был абсолютно не готов.
Джейсон оставил сумку в камере хранения аэропорта, но брать машину не решился: Шереметьево-2 – притон воров и разбойников. На те суммы, какие здесь заламывают таксисты, приличный человек может жить несколько дней, а то и месяц. Правда, самому
Именно там, около знаменитых северолуцких Красных куполов, он должен нынче вечером встретиться со своим человеком, получить груз и рассчитаться. Вот именно – вечером! На закате, когда купола становятся красными и десятки туристов спешат полюбоваться редкостным зрелищем. У Джейсона было время пошататься по Москве, но, вместо того чтобы провести эти часы в столице своей исторической родины, он опрометью бросился в заштатный городишко.
Он давно дал себе слово непременно узнать этот город как следует. Еще тогда, два года назад, когда получил известие, черной чертой перечеркнувшее все его радужные, счастливые планы, поставившее крест на самых светлых мечтах и мигом превратившее прежние «крупные неприятности» в нечто второстепенное, а честно сказать, и вовсе малозначащее. Конечно, с тех пор минуло два года, и много чего в жизни произошло, и притупилась несколько прежняя тоска, однако Джейсон с необычайной силой вспомнил ощущение пустоты, овладевшее им, когда принесли телеграмму…
Главное дело, все черные тучи, сгустившиеся над его головой, как раз в это время начало немного разносить ветром той бурной деятельности, какую он развил. Тетушку определили в дорогую клинику, где ей уже на третий день разрешили вставать, поскольку у нее не обширный инфаркт, а всего лишь микро. Как выразился доктор,»с вашим сердцем, миссис Каслмейн, только призы брать на беговой дорожке». Любезного кузена Айзека вывели из комы. Другой не менее дорогой кузен, Скотти, тоже вполне очухался и сообщил, что написал свое поганое признание в полном помрачении ума, а на самом деле он и рядом не стоял с тем смазливым юнцом, не то чтоб делать с ним что-то непотребное, и готов бороться за чистоту своего имени всеми доступными средствами его кузена Джейсона. В общем, жизнь постепенно входила в колею, и Джейсон уже прикидывал, на какое число ему заказать билет в Россию, а также намеревался запросить каталог от Савуйе, присмотреть элегантное – не вычурное, не помпезное, ни в коем случае нет! – кольцо с бриллиантами и сапфиром (ей должен пойти сапфир, с такими-то глазами!), которое он сможет поднести Соне в честь их помолвки. И тут принесли телеграмму.
Это было поздно вечером, Джейсон как раз вернулся домой и снимал усталость и дневное напряжение, гоняя взад-вперед в бассейне, когда на бортике появился дворецкий с подносиком для писем, причем лицо он сделал такое, будто там лежит не желтоватый листок, а гремучая змея.
Джейсон подтянулся, вылез из воды и, накинув на себя купальный халат, взял листок. Развернул, прочел… и сразу, как оглушенный, пошел куда-то, не видя куда… нога его скользнула на мокром кафеле, и Джейсон грохнулся, едва не лишившись сознания. Он сломал ногу, и эта внезапная, резкая боль почему-то не заглушила, а еще усилила ту, что он испытал, когда прочел телеграмму:
«Глубоким прискорбием извещаю, что Софья Дмитриевна Богданова скончалась 16 августа сего года. Аверьянов».
Леший привел гостя в просторное помещение с низким неровным потолком и четырьмя или пятью крошечными окошками в дальней стене. Благодаря их количеству в помещении было вполне светло. Сразу у входа стоял огромный разлапистый диван, покрытый широкой полосой полиэтилена, а на нем лежала обнаженная…
Особа вроде бы женского пола, судя по некоторым выразительным деталям ее тела, однако присягу в этом Струмилин не дал бы, поскольку кожа у нее была не белая или какого-то определенного цвета, а где в цветочек, где в причудливых пятнышках, где в клетку, где покрыта веселыми рожицами, птичками или бабочками. На ней буквально места живого не видно, ну а внизу живота, как раз там, где надо, широко ухмылялся большой, яркий рот.
При виде незнакомого человека, вдобавок в белом халате, особа сдвинула свои призывно разбросанные ноги (тоже многоцветные!), и рот сжался в обиженной гримасе.
– Спокойно, Светун, – с порога сказал Леший. – Это по делу. Иди пока прогуляйся, да постарайся ни к чему не прислоняться. Вид сзади я закончу потом.
Девушка вышла, с любопытством оглядев Струмилина, но не позаботясь набросить на себя ни малой тряпочки, а он краем глаза заметил, что единственное не раскрашенное место ее тела – тощенькие ягодицы, а вся прочая спина также пестрела красками.
– Между прочим, один из лучших видов эротического массажа, – авторитетно сказал Леший. – Берешь девицу, раскрашиваешь ее во всех местах, и, пока работаешь, она тебя уже хватает за… штаны. – Он еще раз проверил «молнию». – Правда, пастель изрядно пачкает постель, но без издержек в таком деле нельзя. Увы, сами мелки царапают, это снижает эффект, поэтому лучше мелки растолочь как следует и работать кисточками. Что с женщиной делается при этом – не описать словами. Полные кранты! Вот только Светка беда какая костлявая, верно? Рабочее пространство маловато, фантазию сдерживает. Мне б найти сговорчивую бабенку размера этак пятьдесят второго – пятьдесят шестого… – Леший хихикнул. – Не знаете такую? Можно в белом халате – халат я тоже разрисую как надо.
Необъятная Валюха в белом халате мелькнула в памяти Струмилина – однако немедленно вылетела из нее, потому что он наконец увидел Лиду.
Лида смотрела на него со стены. Над диваном висело большое старинное зеркало, а рядом, в очень красивой багетовой раме, – картина размером примерно метр на 70 сантиметров. На первом плане изображена Лида с распущенными волосами, на которых плясали сполохи костра. Этот огромный костер полыхал чуть поодаль, и Струмилин с изумлением разглядел человека в одежде древнего воина. Да и сама Лида облачена в какие-то немыслимые одеяния, почему-то заставлявшие вспомнить о древних славянах.
– Хороший портрет, – с трудом выговорил Струмилин. – Только что за странный сюжет?
– А, это… – Леший усмехнулся. – Да, неплохо получилось. А сюжет странный, потому что это не портрет. Это копия одной картинки начала века. Сходство героинь совершенно случайное, без всякого моего умысла, славянка сия древняя и наша общая знакомая и в самом деле похожи, как родные сестры. Я сделал копий двадцать, не меньше, прежде чем что-то путевое получилось.
«Зачем? Зачем он сделал эти копии? Зачем хотел, чтобы что-то получилось? Я был прав! Он ее любит! Но неужели… неужели она тоже лежала у него на этом диване?!»
Глаза Струмилина метались от картины на стене к лицу Лешего. Тот вдруг скривился, словно неведомым образом прочитал мысли гостя, взял с куцего столика банку с водой и отпил из нее.
– Фу, какая гадость, – пробормотал он, все еще кривясь, и Струмилину внезапно стало стыдно.
– Эта картина продается? – спросил он с самым равнодушным видом.
Леший посмотрел на него поверх банки с водой, сделал еще глоток, шумно прополоскал рот и сплюнул в мусорное ведро, стоявшее возле стола. Потом поставил банку, аккуратно снял с дивана полиэтилен, свернул, стараясь не рассыпать на пол разноцветную пастельную пыль, сел и приглашающе похлопал рядом, глядя на Струмилина.