Правила одиночества
Шрифт:
— Только не пейте сразу, она сильно горячая.
— А себе? — спросил Ислам.
— Я не пью, — отказалась Оксана.
— Почему?
— У меня с выпивкой связаны тяжелые воспоминания, — при этих словах тень набежала на ее лицо.
— Простите.
— Ничего, это в прошлом.
Ислам взял в руки стопку: она была горячей, но не обжигала.
— Ваше здоровье, — сказал он.
— И вам не хворать.
Он выпил, принялся неумело орудовать палочками.
— Может быть, вам дать вилку, — спросила Оксана.
— Нет, а вы почему не едите?
— Я ем, — улыбнулась девушка, пододвинула к себе тарелку. Ислам поглядел на ее пальцы. Оксана управлялась палочками с удивительной ловкостью. Караев подлил себе сакэ, поднял стопку к губам. За окном вдруг повалил снег, в свете прожекторов, горевших на территории посольства неизвестной страны, это зрелище было особенно красивым. Чем-то сказочным повеяло от этой картины. На миг ему показалось, что все это ему снится. Снег, крыши домов, на которые он мог смотреть бесконечно, красивая японка, сидевшая напротив.
Ислам произнес:
Посеребренный снегами к огню очага я вернулся.Растаял снег на плечах, на голове оставаясь.— Это про меня, — заявил он. Оксана улыбнулась.
— Откуда вы родом? — спросил он.
— Почему вы спрашиваете, у меня сильный акцент?
— Не только поэтому, у меня тоже сильный акцент. Человеку свойственно искать земляков, соплеменников. Ничего не поделаешь — атавизм. Первобытный страх мы преодолели: племя покидаем довольно легко, но на чужбине все равно разыскиваем своих.
— Но акценты-то у нас разные, — улыбнулась Оксана.
— С этим трудно не согласиться, но у душ не бывает акцентов, особенно у родственных — они говорят на одном языке — вселенском.
— Ну, кто бы спорил, а я не стану.
— И?
— Что «и»?
— Откуда вы, прелестное дитя?
— Та с Донецку ж я, — нарочитым говором произнесла она.
— А в Москве как оказались?
— А как все оказываются, так и я.
— Давно здесь?
— Больше года.
— Кстати, я лет пять назад собирался в Донецк — приятель звал, у него торговля шла очень бойко, предлагал в долю войти, но я так и не поехал, а то могли бы встретиться.
— Это вряд ли, меня уже там не было.
Ислам чувствовал тепло в груди. Две чашечки горячей рисовой водки — и мир стал ласков и дружелюбен.
— Я с детства не в ладах с математикой, — сказал Ислам.
— Мне довелось еще поработать за границей: я уехала после того, как погиб мой жених. Он утонул в реке перед самой свадьбой.
— Простите.
— Ничего. Я работала стюардессой на корабле, который курсировал между Кипром, Израилем и Египтом. Корабль назывался «Принцесса Виктория». Днем была стюардессой, а вечером — танцовщицей варьете, танцевала канкан. Миссис Джекил и миссис Хайд.
— Чем кончилось?
— Устала. Там долго не выдержишь: в час ложишься — в шесть встаешь, в выходные дни всегда кого-нибудь подменяешь, да и платили не особенно. После Донецка пятьсот баксов казалось много, а для Москвы это немного. Что хорошо: их тратить некогда было. Вы пейте чай, а то он остынет, или давайте я подогрею?
— Не нужно, — остановил ее Ислам, — давайте лучше поговорим о японской поэзии. Я все это время помнил о нашей беседе: у меня осталось приятное чувство.
— Я изучала ее в университете, а у вас откуда такая тяга к ней?
— Нравится.
— В таком случае, вы и начинайте.
Ислам задумался, после минуты молчания произнес:
Так мы и прожили жизнь, ни разуни взобравшись на Фудзияму.— Но это же не хайку.
— Нет, это пословица. Почему-то ничего другого в голову не пришло. Если бы знал, что вы придете, подготовился бы как следует. Почитайте вы что-нибудь.
После недолгой паузы Оксана произнесла:
Для чайных кустовСборщица листов — словноВетер осени.— Прямое попадание, — сказал Ислам.
— Почему?
— В городе, где я родился, как раз выращивают чай. И осень моей жизни уже наступила.
— Я не это имела в виду.
— Еще, пожалуйста.
Парят снежинкиГустой пеленой.Зимний орнамент.Ислам молчал, глядя в окно на падающий снег. Оксана продолжала:
Все, чего достиг.На вершины гор, шляпуОпустив, прилег.Казалась так холоднаЛуна на небе рассвета,Когда разлучались мы.С тех пор я не знаю часаГрустнее восхода зари.О том, что влюблен я,Слишком рано молваРазошлась по свету.А ведь только глубины сердцаОзарились думой о ней.— Хорошо, — наконец произнес Ислам, — а кто автор?
— Честно говоря, я не помню, — призналась Оксана, — у них такие сложные имена.
— Это точно, например — Дзюнъитиро Танидзаки.
— Вот-вот, и я об этом. А это кто, поэт?
— Писатель.
— Мы переходим к прозе?
— Не думаю.
— А может быть, вы устали? Хотите, я вам постелю?
Ислам взглянул на Оксану. Возможно, это был момент истины. На языке метафор это должно было означать: «Может быть, вы желаете моего тела?» У Ислама участилось сердцебиение: не каждый день красивая девушка сама предлагает себя. Или он, как всегда, ищет подтекст там, где его нет?
— Спасибо, — сказал он, — твоя доброта не знает границ. Больше всего ненавижу застилать постель, а уж менять простыни, особенно пододеяльник!.. Лучше застрелиться.
— Все правильно, не мужское это дело.
Оксана встала и вышла из кухни. Ислам немного погодя последовал за ней. Стоял, наблюдая за ее движениями. На губах девушки была улыбка. Когда она наклонялась, он видел ее грудь.
— Ну вот, все готово, можете ложиться, — чересчур весело произнесла Оксана.
— Означает ли это, что ты можешь лечь со мной? — без обиняков спросил Караев.