Правитель Аляски

Кудря Аркадий Иванович

— Папаа говорил, что он мой друг, — с пафосом восклицал король, — но Папаа хотел почти задаром получать у нас всё, чем богата наша земля. Разве настоящие друзья так поступают? Американцы сказали мне: Папаа грабит твой народ, а мы готовы дать тебе за сандаловое дерево хорошие деньги. И тогда я понял, что Папаа не друг мне, а обманщик. Да, он купил для меня небольшую шхуну, но где же обещанный им большой корабль? Много моих людей трудилось на Папаа. Они рубили в горах деревья, строили крепости, помогали русским возделывать поля. Что они получили за свой труд? Несколько кусков материи, зеркала, топоры. Или Папаа думает, что труд

канаков ничего не стоит? Мои люди могли бы в это время ловить рыбу, собирать плоды, копать канавы для орошения полей, и тогда их семьям жилось бы лучше. Вы хорошо посчитали, что потратил на канаков и на моих вождей каука Папаа. Но почему вы не посчитали, сколько свиней, коз, сколько рыбы и другой пищи съели здесь ваши люди, которые пришли сюда вместе с Папаа? Да, Папаа подарил мне две медных пушки, шхуну, он дарил кое-что и моим вождям. Но за это он требовал у нас землю, целые долины, он требовал в вечную собственность людей, он запрещал канакам плавать по рекам, которые теперь принадлежали ему. Кто же кому должен? Я попрошу своих помощников сесть и как следует посчитать, сколько стоило нам пребывание на острове отряда Папаа. Забирайте своих людей. Вы найдёте их в Ханапепе и в Ханалеи. Они не виновны в том, что Папаа привёл их сюда, и я велел не обижать их. Когда вы соберёте своих людей и вернётесь обратно в Ваимеа, я буду готов сделать с вами окончательный расчёт.

Присутствовавшие на переговорах вожди согласно кивали головами и с мрачным видом говорили:

— Да, каука Папаа плохой человек.

— Он обманывал нас. Канаков ждала большая беда, если бы мы не прогнали Папаа...

— Похоже, это бостонцы подготовили короля к разговору с нами, — горько заметил Подушкин, когда они покинули резиденцию Каумуалии. — Не могу поверить, что король сам додумался до всех этих доводов.

— Не иначе как бостонцы настроили его не уступать нам, — согласился с Подушкиным Тараканов. — Пока мы жили в Гонолулу после возвращения отсюда, я слышал от бостонцев такие же слова. Мы мешали им, а теперь они займут наше место и приберут к рукам эти земли.

— Да ещё выставят себя благодетелями, — с иронией сказал штурман Клочков.

Тараканова после встречи с королём больше всё же занимало другое — пора навестить Лану.

— Когда, Яков Аникеевич, мы пойдём в Ханалеи? — спросил он Подушкина.

— Здесь нас уже ничто не держит, — ответил лейтенант. — Думаю, надо отходить завтра утром.

— Дозвольте, Яков Аникеевич, повидаться с женой, — дрогнувшим голосом попросил Тараканов. — Она ждёт меня... Мне передали канаки, что будто бы сына родила.

Подушкин остановился и весело посмотрел на Тараканова.

— Поздравляю, Тимофей Осипович! Вы, оказывается, время здесь зря не теряли.

Клочков тоже протянул промышленнику руку, поздравляя.

— Конечно, Тимофей Осипович, идите к ней, — сказал Подушкин. — Можете и заночевать в деревне. Но завтра, в шесть утра, я прошу вас вернуться на корабль. Вы должны помочь нам отыскать оставленных здесь людей. Шлюпку прислать за вами?

— Не надо, — ответил Тараканов. — Меня подвезут к кораблю канаки.

Поблагодарив командира, Тараканов пошёл к деревне. Он хотел завернуть по пути к их хижине на берегу реки, но сопровождавшие его канаки предупредительно сказали:

— Лана здесь не живёт. Она в деревне, у родителей.

У хижин под пальмами собралась

радостно настроенная толпа — старики, парни с девушками, голопузые мальцы. Эти обожествлявшие любовь дети природы не могли пропустить такое большое событие, как возвращение мужа к их потерявшей покой от разлуки соплеменнице, и с нетерпением караулили момент их встречи.

Лану уже обо всём оповестили, и она вышла из дома с ребёнком на руках. На ней была короткая юбочка из тапы и та самая кофта из белого атласа, которую Тараканов сшил ей ко дню свадьбы. Она смотрела на него затуманенным от счастья взглядом, и слабая, ещё неуверенная улыбка играла на её полуоткрытых губах.

Когда Тараканов подошёл к ней, она нагнулась над завёрнутым в белую материю младенцем и сказала, словно он мог её понять:

— Посмотри на него. Это твой отец.

Потом бережно протянула ребёнка Тараканову.

Тараканов осторожно принял из её рук младенца и пытливо взглянул на него. Малыш был упитанным, пухлощёким, с тёмной головкой и глазами цвета пронизанной солнцем морской волны. И эти огромные на маленьком личике бирюзовые глаза доверчиво и простодушно встретили серьёзный взгляд склонившегося над ним рыжебородого человека. Тараканов нагнулся над малышом ещё ниже и нежно поцеловал его в лоб.

Окружившие их канаки в восторге ухнули, раздались ликующие возгласы:

— Он узнал его!

— Тим узнал ребёнка, которого родила ему Лана!

— Тим полюбил своего сына!

И Тараканов, подтверждая эти слова, ласково сказал малышу:

— Алоха!

Толпа канаков встретила это радостным воем. Они недаром ждали в надежде стать участниками праздника воссоединения любящей пары, и они получили свой праздник.

Тараканов всё смотрел ненасытным взглядом на малыша, потом оглянулся, кому бы его передать, чтобы выразить наконец свою нежность и благодарность Лане. Его поняли без слов. Из-за спины Ланы выступила её мать и приняла младенца в свои руки. Теперь Тараканов молча смотрел на Лану, но его глаза говорили ей, как он любит её и как он благодарен ей за то, что она подарила ему сына. Материнство отразилось на её фигуре: Лана располнела в бёдрах, её налитые груди туго натягивали облегавшую их атласную материю. Тараканов шагнул к ней и, прижав жену к себе, потёрся носом о нос, потом припал губами к её полуоткрытым губам.

— Тим любит свою жену!

— Тим любит Лану! — с восторгом соучастников счастья вновь завопили канаки. Под аккомпанемент ликующего хора Тараканов обнял Лану за плечи и повёл в дом.

Ночь они провели в своей хижине на берегу реки, куда вернулись вместе с младенцем. Тараканов не мог наглядеться на жену и сына, когда, придерживая малыша рукой, Лана давала ему грудь и маленький ротик привычно тянулся к набухшей соками жизни плоти, умело ловил сосок и начинал сладко причмокивать, вкушая материнское молоко.

— Когда он родился?

— Четыре луны назад.

— Ты дала ему имя?

— Пусть его зовут как и тебя — Тим.

Тараканов задумался. Что ж, Тим так Тим. Это имя простое и лёгкое для восприятия канаков. Тимофей Тимофеевич.

— Хорошо, Лана. Пусть будет Тим.

Тараканов объяснил Лане, что завтра он опять оставит её на несколько дней: их корабль должен пойти к долинам Ханапепе и Ханалеи, чтобы забрать забытых там людей компании. Но покидать Кауаи он не собирается и намерен жить здесь вместе с ней и их сыном.