Право на риск
Шрифт:
Не скрою, вид взлетной полосы, походившей на хребет ископаемого ящера, заставил болезненно сжаться мое сердце. Работая начиная с тридцать первого года на изысканиях воздушных трасс на Дальнем Востоке, Кавказе, Украине и в Средней Азии, в песках, горах и степях, каких только ухищрений не приходилось совершать, дабы выстроить посадочную площадку, но, признаюсь, подобного «аэродрома» видеть не приходилось. Если бы я мог только подумать, что возможны и такие варианты, мои товарищи из Аэропроекта почли бы меня сумасшедшим.
Второй пилот, Матвей Козлов, заметил мою растерянность:
— Ну как?
— Настоящая ледяная каторга. Но, клянусь, здесь мне больше нравится, нежели нянчиться с проклятым исчадьем.
— Тогда держи кирку. Прояви свою прыть. Начинай ропак с подола. С подножия. А Дима с другой стороны. Когда устанете, поменяйтесь местами.
Ропак — старый торос. Он чуть оттаивал, потом снова смерзался, образуя ледяную копну.
Я с размаха долбанул киркой, точно молотом по наковальне. Кирка упруго отлетела ото льда, подскочив выше моей головы, а пальцы от резкой боли выпустили инструмент. Только сдержанный смешок да иронический возглас Козлова заставили меня сдержать вскрик:
— Ну-ну, малютка! Эк сколько килограммометров вложил. И дуги гнут не силой и не вдруг.
— Он расплющит нашу единственную кирку. Или лоб свой разобьет. Медведушка… — басом огорошил меня Дима.
— Учись, Валентин, как надо обращаться с одеждой красавицы Арктики, — ораторствовал Матвей. — Наметь себе кусок льда в виде сегмента. Чуешь? Я тоже слышал про математику. Затем обдолби сегмент канавкой. Потом ударь посильнее плоским концом кирки. И только после, как ломом, попробуй отвернуть кусок…
Ценный опыт я постарался освоить елико возможно быстро. Гигант Шекуров с помощью Веселого едва успевал отвозить крупные ледяные оковалки за границы дорожки.
В работе никто, кроме Димы Тимофеева, разговаривать не решался. Помнится, в тот день он рассуждал о том, что раны при большой физической нагрузке заживают медленнее. На пятиминутных перекурах через каждые полчаса мы оспаривали этот тезис, чтоб подбодрить Диомида Шекурова, маявшегося с разбитым пальцем. Но часы достаточно точно отмеривали минуты передышки. Я поднимался, голосом рефери на ринге бросал: «Секунданты, время!» — и мы вновь начинали тридцатиминутный раунд.
Пот застил взор, очки сползали, голубые свитеры на груди и спине давно прикрылись ледяной коркой. Сквозь одежду «латы» раздирали в кровь кожу, гремели, словно рыцарские доспехи. Ледяная мелочь била в лицо, расцарапывала руки. Работать в перчатках было невозможно — скользил инструмент.
Зато ропак таял на глазах. Мы отвоевывали еще десяток метров взлетной полосы.
Куполообразные ропаки изнутри напоминали жилище эскимосов — ледяную иглу. Если такой ропак разрезать по вертикали, то под толстыми стенами оказывалась нора, в которой могла уместиться собака. Со свода норы свешивались сталактиты абсолютно прозрачного льда. Со дна поднимался лес подобных призм, напоминавших шестигранные стаканы из хрусталя. Они связывались гранями в кристаллические друзы. Когда подобный ропак нам попался впервые, мы сначала думали, будто напали на жилище, оставленное кем-то несколько лет назад. Конечно, обследование охладило наш исследовательский пыл. Однако всякий раз мы с удивлением и восхищением любовались этим чудом природы.
Интересно, что ни на соседних полях, ни вблизи папанинского лагеря подобных куполов я больше не встречал.
Вопреки предсказаниям «самого» барометра развиднелось. В густой облачности запестрели голубые разрывы, и мне удалось взять несколько отсчетов по солнцу.
— Где мы находимся? — спросил Шекуров.
— Узнаю через несколько часов.
— А вдруг не будет солнца?
— Тогда все отсчеты и вычисления придется повторить завтра, — сказал я и взялся было снова за кирку.
— Не понимаю я в твоей хитрой кухне ни черта, — опершись на лопату, произнес задумчиво Козлов.
— Сомнеровские линии…
— А что это за зверь?
— Время перекура, — сказал я, взглянув на часы. — Хотите — могу рассказать.
— Давай. Пяти минут хватит? — усаживаясь на снег и отдуваясь, спросил Матвей Козлов.
Пристроились на сугробах и остальные.
— Жил-был в прошлом веке английский капитан Сомнер. Ходил он на паруснике. Может быть, даже на одном из знаменитых чайных клиперов, которые доставляли из Индии в Европу чай. Он и сейчас не дешев, а тогда являлся предметом роскоши. Суэцкого канала не существовало, и корабли шли вокруг Африки, огибая мыс Доброй Надежды.
Так вот, в один прекрасный день парусник покинул английский порт и вышел в открытый океан. Команда корабля, видимо, состояла если не из головорезов, то из забулдыг наверняка. Сам шкипер тоже не любил выпить. Как потом рассказывали, то ли неделю, а может, и две на корабле шла попойка. Когда прикончили запас спиртного, капитан опомнился и спохватился: куда им плыть? где они находятся? Не зная точного времени, по солнцу можно определить более или менее стороны света, но не место нахождения корабля в море. Не знал капитан и сколько дней прошло с той поры, когда они покинули порт. И «Астрономический ежегодник» — основа прежних методов счисления — был утерян.
Тогда Сомнер стал думать.
— Вот к чему приводит пьянство! — докторально заметил Шекуров.
— Да… И стал Сомнер думать. Секстант у него был. Хронометр остановился. Однако секстантом можно установить время, когда наступает астрономический полдень. Засек он этот момент. Проверил, уточнил на другой день. Теперь он знал время полдня того места, где находился его корабль. Но, узнав это, он одновременно узнал другое — широту точки. Так на карте была проведена Сомнером первая линия — широта.
Дальше. Известно, что Земля за час поворачивается по отношению к Солнцу на пятнадцать градусов. Будем считать, что Сомнер замерил вновь положение светила через три часа. Потом он отложил новый азимут светила, произвел расчеты, и пересечение вновь полученной линии с первой дало местоположение корабля.
— И где же он оказался? — живо полюбопытствовал Козлов.
— В Атлантике, у экватора. С тех пор астрономический метод счисления координат называют его именем, а линии — сомнеровыми.