Право на жизнь
Шрифт:
– Пожалуйста!
Она снова заплакала. Из одежды на ней была только повязка на глазах, и она чувствовала себя такой униженной, сидя голой перед мужчиной и умоляя его сжалиться над ней.
Как долго и как часто можно плакать, прежде чем плакать станет невозможно? Есть ли у слез физический предел?
Она надеялась, что да. Как и ее нагота, слезы позорили ее.
Мужчина ткнул сэндвичем в ее сомкнутые губы. Тот рассыпался. Холодные липкие кусочки хлеба и тунца рассыпались по ее груди и бедрам. Частички сэндвича прилипли к ее губам.
Сара почувствовала, как веревка вокруг ее талии ослабла, а затем и веревка вокруг ее плеч. Он стянул их с нее.
– Возможно, ты права, - сказал он.
– Это не работает. Я думал, может быть, ты смиришься с этом. Некоторые люди так и делают, знаешь ли.
– Он снова вздохнул.
– Думаю, мы просто отвезем тебя обратно, как ты говоришь. Ты точно не расскажешь? Я имею в виду, ты обещаешь?
Некоторые люди смиряются? Он сумасшедшей?
– Не расскажу. Клянусь.
– Ты помнишь, как мы выглядим?
– Нет. Я имею в виду, это было так быстро. Как я могу что-то помнить?
Казалось, он обдумывает ее слова.
– Хорошо. Ладно. Тогда, наверное, так и сделаем. Очень жаль.
Один за другим ее конечностей стали свободны. Она почувствовала внезапный прилив надежды. Может быть, он и был сумасшедшим, не, вероятно, самым безумным, раз решил отпустить ее. Дать ей свободу. Или, даже если у него на уме что-то другое, о чем ей не хотелось даже думать, все равно у нее появился шанс освободиться.
Неужели я выберусь отсюда?
Ей пришло в голову, что он может убить ее здесь, что это все уловка, и вместо того, что отпустить ее, он ее убьёт.
Сара была здоровой и сильной. С чем угодно, кроме этого, она могла бы справиться.
Женщина почувствовала, как что-то коснулось ее лодыжки. Неожиданно мокрое, затем гладкое и мягкое. Она подпрыгнула.
– Что это?
– Чертова кошка. Не волнуйся. Эй! Кыш отсюда!
Он отцепил путы с подлокотников кресла. Она пошевелила запястьями и зазвенела кольцами.
– Разве ты не собираешься их снять?
– Через минуту. Сначала я должен подняться наверх и принести тебе одежду. Я вроде как испортил ту, что была на тебе, понимаешь?
– Он засмеялся.
– Надо убедиться, что ты не попытаешься убежать от меня в это время. Вставай.
Он взял ее за руку. Его рука была твердой и мозолистой. Ладонь не большая, но определенно рука рабочего.
– Пойдем со мной. Сюда. Медленно и аккуратно. Будь осторожна.
Он повел ее вслепую через всю комнату. Затем он остановил ее, поднял ее руку и прищелкнул запястье к кольцу на крестовине. Внезапно она снова испугалась.
– Нет, подожди. Ты сказал...
– Только на минутку. Пока я принесу тебе одежду.
Он поднял ее другую руку и прикрепил ту так, что она оказалась лицом к крестовине, широко расставив руки. Сара услышала, как он отошел. По крайней мере, ее ноги были свободны. Не то что в прошлый раз. На мгновение воцарилась тишина.
Она услышала свистящий звук, и огонь опалил ей плечо.
Она подпрыгнула и закричала. Боль медленно перешла в жгучее сияние, тысяча крошечных уколов вдоль огненной линии боли.
– Обманул тебя, - хохотнул он.
И вдруг удары по спине, ягодицам и рукам, по нежной плоти подмышек, по задней поверхности ног и бедер, а потом даже по груди и животу, когда она попыталась вывернуться, стали яростными, быстрыми и сильными, плеть снова и снова находила те же самые горящие места, непонятным образом освещая их новой яркой болью, как укусы пчел или муравьев. Как бы она ни старалась уклониться от него, пленнице это не удавалось. Запястья горели и царапались, когда она скручивалась в кандалах, и, что бы он ни использовал, это било ее до крови, она чувствовала влагу внутри боли, которая не была похожа на пот, хотя она тоже потела. Каждый мускул напрягался, натирая синяки, когда она дергалась и извивалась на тяжелых досках крестовины. Она слышала, как ее истязатель хрипит от напряжения и свои собственные тяжелые вздохи, удары трещали в ушах, как пистолетные выстрелы, и казалось, что мучителей несколько – двое, трое или четверо, - и они надвигаются на нее отовсюду сразу.
– Ах-ах-ах-ах!
– услышала она, и это был ее собственный голос, вырывающийся из нее при каждом ударе, перекликающийся с его голосом, садистским сипением. Не в силах больше терпеть, она вывернулась из-под очередного удара по измученным плечам, и кнут снова нашел ее грудь, прожигая ее, как лазер, и женщина закричала, не протестуя и даже не умоляя, а молясь мрачным богам боли, богам телесных бедствий, чтобы те сжалились над ней.
Он остановился. Она услышала его дыхание позади себя.
– Ты будешь получать это каждый раз, когда ослушаешься. Каждый раз. И даже хуже, - сказал он.
От икр и выше ее тело дрожало от усилия стоять. Каким-то образом она обрела голос:
– Почему? Почему ты так поступаешь со мной? Что я тебе сделала? Я ничего не сделала.
– О-о... Ты невиновна? Это так?
– Я...
– Позволь мне сказать тебе кое-что, Сара.
Она вздрогнула, услышав свое имя. Как будто он снова ударил ее.
– Верно, я знаю, кто ты. И я не просто прочитал твое имя на водительских правах. Я знаю многое о тебе. Но обо всем этом мы поговорим позже. Я скажу тебе кое-что. Единственный невинный на зеленой Божьей земле - это младенец, Сара. Младенец. Некоторые люди сказали бы "нерожденный ребенок". Но я бы расширил это понятие, скажем, до первых шести месяцев жизни или около того. По моему собственному мнению. Что ты думаешь по этому поводу?
– Я... я не знаю. Я...
– Я спрошу тебя кое о чем. Что ты собиралась делать со своим нерожденным ребенком? Твоим ребенком. Твоим невинным...
– Он засмеялся.
– Я прекрасно знаю, что ты собиралась с ним сделать. Ты собиралась позволить какому-то гребаному врачу-еврею убить его и спустить в унитаз. Вот это очень мило. Я не думаю, что это делает тебя совсем уж невинной, не так ли? Совсем не думаю. К тому же, чтобы залететь, тебе пришлось немного согрешить, не так ли? И я не вижу у тебя на пальце обручального кольца. Так что скажи мне, кто здесь невиновен?