Православная церковьИстория и социальная сущность
Шрифт:
В 1266 году собор епископов оправдал узурпатора Михаила Палеолога, «низвергшего и жесточайшим образом ослепившего законного императора, маленького Иоанна Ласкариса», чтобы этим преступлением расчистить себе дорогу к престолу.
Таких примеров можно привести немало и по русской православной церкви, где возводили в ранг «святых» князей или военачальников не за их искреннюю веру, а из корыстных интересов церкви, духовенства и по приказу земных властей. Их имена вписывали в «святцы», им определяли религиозные праздники, в их честь совершались богослужения, их портреты изображали на иконах и т. п. Иерархи церкви, рядовое духовенство прикладывали неимоверные усилия для «построения
Теологи сейчас на все лады превозносят «великие заслуги святого князя Владимира», крестившего Русь. Его наделяют большим количеством добродетелей, требуют брать с него пример «жизни во Христе». А вот греческий свидетель подготовки канонизации «во святые» киевского князя утверждал: «Владимир только развратник, всеми средствами добывающий себе материал для удовлетворения ненасытной похоти. Мало ему было его гаремов. Он обесчестил Рогнеду и бросил ее. Так же расправился он и с дочерью корсунского князя: обесчестив девушку, он отдал ее в жены своему дружиннику. Тот же Владимир требует себе сестру византийского императора, лживо обещая ей брак, и только-де чудо спасло ее от бесчестия; постигшая Владимира глазная болезнь заставила его одуматься и исполнить свое обещание относительно женитьбы» [23] .
23
Цит. по кн.: Греков Б.Д. Избр. труды, т. 2, с. 331.
В русской православной церкви и поныне, причем столь же «объективно», воздают славу более чем двум тысячам «святых» царей, князей и им подобных. Понятие святости разрабатывалось не одно столетие, будучи связано, как говорится в Словаре библейского богословия, с «тайной божией и в то же время с богослужением и нравственностью…» Являясь как бы носителем некоей силы, тайны и величия, в которых видится нечто сверхъестественное, они вызывают то смешанное чувство страха и притяжения, которое заставляет человека осознать свое ничтожество перед этими проявлениями «священно-божественного».
Разумеется, не всех богатых жертвователей можно канонизировать в «святые», поэтому каждому из них было отведено свое место и роль в церкви.
Общеизвестно, что иконописцы нередко воспроизводили на многочисленных иконах портреты не только «угодников божиих» — богатых помещиков, купцов, промышленников, но и их жен, детей и… содержанок. Так, в Горьком, в бывшей Рождественской церкви, построенной на деньги нижегородского промышленника Г. Строганова, сохранилась икона, на которой запечатлен сам Строганов в виде «царя небесного», парящего в облаках. Этому-то «святому» долгие годы и молились верующие.
Комментарии тут излишни. В то же время Словарь библейского богословия для обращения к вере всерьез преподносит читателям многообразное нравственное «церковное чудо», «лицезримое особенно в сиянии ее святых, жертвенная и объединяющая любовь которых есть самое достоверное знамение присутствия божия».
Церковь и государство эксплуататоров поддерживали друг друга, сохраняя неразрывное единство. Митрополит Макарий в середине прошлого века открыто утверждал, что «невозможно христианам иметь церковь и не иметь царя. Ибо царство и церковь находятся в тесном союзе и общении между собою и невозможно
Служители культа получали от государства «за заслуги» ордена, а в табели о рангах «высшая епископская благодать» была отнесена к генеральскому достоинству и составила так называемый духовный генералитет. Митрополиты приравнивались к полным генералам, архиепископы — к генерал-лейтенантам, епископы — к генерал-майорам; архимандриты, игумены, иеромонахи, протоиереи и иереи оценивались рангом ниже— от подполковничьего до майорского чина [24] . По выражению И.С. Аксакова, православная церковь была «взята в казну», церковное управление стало лишь частью государственного управления, что призвано было служить на благо самодержавия и эксплуататорских классов.
24
См.: Аксаков И.С. Собр. соч, в 6-ти т., т. 4. М., 1886, с. 120.
В начале XX века московский митрополит Владимир, архиепископ Антоний Храповицкий, архимандрит Макарий (Гневушев), протоиерей Восторгов и многие другие помогали достижению политических целей царизма, связывая эти цели с требованиями религии.
Митрополит Владимир на последнем монархическом съезде в Петрограде выступил с религиозным оправданием неограниченной власти самодержавия и неответственности царских министров перед Государственной думой.
Архиепископ Никон обосновывал монархию тем, что в России все должно быть так, как на небе, а на небе есть только самодержавный строй.
После свержения царизма епископ Антонин (Грановский) столь же ревностно обосновывал необходимость демократии, ссылаясь на «троичность лиц божества» и на демократию на небе. В 1925 году Антонин объявил о своем намерении «демократизировать небо». Поистине иерархи церкви не стеснялись, меняя свои позиции. А как же тогда быть с постулатом богословов, что христианство «хотя оно в мире, но оно не от мира сего»?..
В той или иной исторической обстановке религиозные деятели перестраивали культ, богослужебную практику, идеологию, потому что понимали бессилие «промысла божия» перед лицом истории, перед натиском социального прогресса.
Русская православная церковь занимается утешением верующих, руководствуясь «священным писанием».
В эксплуататорском обществе пастве внушали: «да будет слово моего царя в утешение», «утешайся господом, и он исполнит желания». Причем утешали, можно сказать, дифференцированно, с учетом интересов личности, коллектива, общества. Отдельно взятого человека уговаривали: «утешение в бедствии моем». Коллектив прихожан убеждали: «собрались все, чтобы утешиться»; «блаженны плачущие, ибо у них есть утешитель»; «братия! радуйтесь, утешайтесь». В общенациональном плане духовенство призывало: «утешайте народ мой», «утешайтесь надеждою», «умоляем вас, утешайте малодушных».
А если утешение не действовало? Тогда из «священного писания» извлекали угрозы наказания со стороны бога, церкви, самодержавного царя. От имени бога предупреждали: «наказание мое больше, нежели снести может человек»; «я поразил тебя жестоким наказанием»; «кого любит господь, того наказывает». Тем, кто сомневался в своей вере, угрожали: «злое наказание уклоняющемуся», «страшно наказание от бога», «начальник отмститель в наказании». Служители культа не допускали мысли об отходе верующих от религии, проповедуя повиновение, в противном случае страна «сделается пустынею в день наказания», будет совершено «наказание над племенами» и т. п.