Праздничный пикник (сборник)
Шрифт:
– Да, я это прочитал. Ну и что?
– Тогда кто нанес отпечатки ваших пальцев на некоторые обрывки бумаг в корзинке для мусора?
– Черт побери! – с чувством выругался я. – Забыл надеть перчатки.
– Прошу вас отнестись к моим словам посерьезнее, – попросил Фаррелл, не спуская с меня глаз. – Вчера, отправившись на поиски Санта-Клауса, вы поднялись в кабинет Боттвайля и самым тщательным образом перерыли всю корзинку для мусора. И вы вовсе не случайно забыли об этом. Вы, насколько нам известно, вообще ничего не забываете. Следовательно, преднамеренно умолчали об этом факте.
Я ухмыльнулся.
– Я зол сам на себя, – пояснил я, – поскольку недооценил скрупулезность полицейских. Мне и в голову не пришло, что они способны искать отпечатки пальцев на ничего не значащих обрывках бумаги, но я просчитался. Терпеть не могу садиться в калошу. – Я пожал плечами. – Ладно, ничего не попишешь. Век живи – век учись.
Я придвинул к себе протокол, подписал последнюю страницу, протянул подписанный протокол Фарреллу, а второй экземпляр сложил вчетверо и упрятал в карман.
– Если вы настаиваете, то могу объяснить в письменном виде, – добавил я. – Но сомневаюсь, стоит ли. Санта-Клаус дал деру. Кирнан вызвал полицию, а я, признаться, немного подрастерялся. Я осматривался по сторонам, пытаясь найти хоть какую-нибудь улику, которая подсказала бы мне, где искать Санта-Клауса. Мой взгляд случайно наткнулся на корзинку для бумаг. Вот я и решил в ней порыться. А не упомянул я об этом, конечно, не из-за того, что забыл, а исключительно из чувства стыда. Я привык считаться умным и смекалистым, а тот мой поступок был на редкость глупым. Вот ответ на ваш первый вопрос. На второй ответ еще короче: ничего. Я перевернул корзинку, высыпал содержимое на пол, потом побросал все обратно, но ничего не взял. Хотите, чтобы я это написал?
– Нет. Хочу только немного поговорить об этом. Я и сам знаю, что вы умны и смекалисты. И вы, безусловно, не подрастерялись. Я хочу узнать истинную причину, которая побудила вас копаться в корзинке. Я хочу знать, что именно вы искали, удалось ли вам это найти и что вы с этим сделали.
Я выкручивался и извивался, как уж, больше часа, причем минут через двадцать к Фарреллу присоединился второй помощник окружного прокурора и допрашивали меня уже на пару.
В какой-то момент мне даже показалось, что меня собираются задержать, как важного свидетеля. Но обстоятельства сыграли мне на руку: для ареста нужен ордер, к тому же началась Рождественская неделя, а прямых доказательств, что я и в самом деле пытался утаить какие-то улики, не было. Поэтому в конце концов меня отпустили восвояси, заставив, правда, приписать дополнение к уже подписанному протоколу.
Нехорошо, конечно, было заставлять столь важных служителей правосудия сидеть и ждать, пока я добросовестно переписывал это дополнение на оставшийся у меня экземпляр протокола, но я предпочитаю делать все как следует.
К тому времени, как я добрался до дому, было уже десять минут пятого, и Вульфа в кабинете не оказалось, поскольку каждый день с четырех до шести он пребывает наверху в оранжерее.
Записки на своем столе я тоже не увидел. Стало быть, поручений для меня у Вульфа по-прежнему не имелось. Но кое-какое послание я все-таки обнаружил.
На моем столе уже давно красуется изящная нефритовая пепельница – подарок бывшего клиента. Она почти всегда пуста, поскольку курю я крайне редко, но сейчас в ней покоились три окурка сигарет «Фараон».
Эту египетскую марку курит Сол Пензер. Думаю, помимо Сола могут найтись и другие ее любители, но я не допускал даже мысли, что постороннему человеку позволили сидеть за моим столом в мое отсутствие.
Более того, Вульф намеренно давал мне знать, что в кабинете побывал Сол, поскольку в число восьми миллионов вещей, которые Вульф абсолютно не переносит, входят и пепельницы с окурками. Случись кому-нибудь при нем оставить в кабинете подобную мерзость, он лично дотопал бы до ванной, чтобы вытряхнуть пепельницу.
Значит, какие-то действия Вульф все-таки предпринял. Но какие?
Сол, лучший во всей Америке сыщик, ни у кого не состоящий на службе, запрашивает шестьдесят долларов за день работы и получает их, хотя стоит вдвое дороже. Вульф старается никогда не нанимать его по пустячным делам, и нелепая идея о том, что Вульф попытается выдать Сола за человека, который изображал Санта-Клауса, даже не приходила мне в голову. Да и не в привычках Вульфа фабриковать ложные обвинения в убийстве.
Я позвонил в оранжерею по внутреннему телефону, и минуту спустя Вульф рыкнул мне в ухо:
– Да, Фриц?
– Не Фриц. Это я. Я дома. Никаких срочных новостей у меня нет. Полицейские нашли отпечатки моих пальцев на содержимом корзинки для бумаг, но мне удалось выкрутиться без серьезных потерь. Вы не обидитесь, если я вымою пепельницу?
– Нет. Пожалуйста.
– А что потом?
– Я тебе скажу в шесть часов. Возможно, раньше.
Он положил трубку. Я открыл сейф и заглянул в отделение, где мы храним наличность, чтобы выяснить, не выплачен ли Солу щедрый гонорар. Однако все деньги оказались на месте, да и в бухгалтерской книге новых записей не появилось.
Я выкинул окурки и вымыл пепельницу. Потом заскочил на кухню, где Фриц колдовал над поросячьей вырезкой, и невинно поинтересовался, понравился ли Солу обед. Фриц ответил, что Сол ушел раньше, не задержавшись на обед. Что ж, значит, Вульф начал действовать сразу после моего ухода.
Я возвратился в кабинет, перечитал свой экземпляр протокола показаний, прежде чем зарегистрировать его и подшить к прочим документам, после чего принялся ломать голову над заданием, которое мог получить Сол. Ни одна из версий не показалась мне достаточно многообещающей.
В самом начале шестого зазвонил телефон, и я снял трубку. Сол, легок на помине. Он сказал, что рад меня слышать и счастлив, что я по-прежнему на свободе. Я ответил, что тоже рад и счастлив.
– Передай мистеру Вульфу, – попросил Сол, – что все готово, никаких трудностей нет.
– Только и всего?
– Да. До встречи.
Я положил трубку, пораскинул мозгами, что лучше: подняться в оранжерею или позвонить по внутреннему телефону, и решил в пользу телефона. Когда в трубку ворвался голос Вульфа, он был уже заметно раздражен: босс терпеть не может, когда его беспокоят в оранжерее.