Предатель
Шрифт:
– Ну, это я мигом! – подхватился Стас.
– Погоди! – остановил его Петр. – Лучше это сделать с работы.
– Ладно! – согласился Крячко. – Все равно я этих водил и старковских дамочек по базам пробивать буду.
– А все остальное я себе заберу, – сказал Орлов, аккуратно сворачивая газету. – Ноги у нас есть, голова есть, а вот рук не хватает. Вот пусть теперь и они будут.
– Ты начни, как и они, с фотографий – легче это, – посоветовал ему Гуров.
– Вот и будет мне чем заняться, а то болтаюсь, как кое-что в проруби, – бурчал Петр. – Ну, давайте разбегаться, а соберемся здесь завтра вечером, – предложил он.
– Я завтра
– А я пока буду эти материалы изучать, – Лев Иванович кивнул на компьютер. – Неужели мы втроем глупее Данилыча и не сможем до предателя добраться?
– Да мы их всех одной левой! – балагуря, заявил Стас.
Орлов и Крячко уехали, а Гуров действительно сел за компьютер – вертелся у него в голове намек на какую-то мысль, но вот на какую?
В четверг Крячко, как и собирался, с утра поехал в Главк. Встретив в коридоре одного из своих коллег, он, удивившись его подавленному виду, спросил:
– Случилось чего?
– Сына Панкратова нашли, – тусклым голосом объяснил тот.
– И, как я понял, не живым? – разом севшим голосом уточнил Стас.
– Парнишке горло, как барану, перерезали, причем, как сказали эксперты, в тот же день, когда и похитили. А мать его, как о смерти сына узнала, кажется, умом тронулась. Ее в больницу увезли, пока в неврологию, и, дай бог, чтобы этим и ограничилось и до психушки не дошло. Да ты сам подумай! Жила семья дружно и радостно, и вдруг в один миг у бедной женщины ни мужа, ни сына!
– Погоди, так Панкратов-то жив! – удивился Крячко.
– А-а-а! Так ты не знаешь ничего! Сообщил ему кто-то, что его сын погиб, вот он в камере и повесился.
Сослуживец продолжал говорить еще что-то, но Крячко его уже не слушал, да даже если захотел бы, так не услышал – его охватила такая ярость, что уши заложило и в глазах потемнело. И если бы ему сейчас попался Крылов, то он убил бы его собственными руками, несмотря ни на какие лично для себя последствия, потому что такая падаль права жить не имела! Наконец его немного отпустило, и он увидел, что стоявший напротив него коллега выжидающе на него смотрит.
– Что? – спросил Стас.
– Я же тебе сказал: сбрасываемся мы – мальчишку же с отцом похоронить надо. А бабка с дедом в такой прострации, что ни на что не способны, дай бог, если вообще такой удар выдержать смогут.
– Да-да! Я и за себя, и за Гурова с Орловым отдам, – сказал Стас, доставая деньги, и попросил: – Насчет похорон не забудьте позвонить, когда, где и так далее.
Оказавшись у себя в кабинете, он закрыл за собой дверь и прислонился к стене, чтобы окончательно прийти в себя и дождаться, когда успокоится бешено колотившееся сердце. «Старею! – грустно подумал он. – Да и Лева уже не мальчик! Что уж тут о Петре говорить! Видимо, действительно пришло время учеников брать и натаскивать их, а то ведь хватит нас кондрашка от такой жизни – и уйдут вместе с нами и опыт, и знания! – И, почувствовав себя получше, пообещал самому себе: – А Крылова я достану! Чего бы мне это ни стоило!»
Успокоившись, Стас начал просматривать по всем служебным базам, не засветился ли где-нибудь кто-то из окружения Старкова, но все было чисто: и водители проверенные-перепроверенные, и переводчицы оказались из «Интуриста», то есть спецслужбами под лупой просмотренные, и Воронина ни в чем
Фасад старого, добротного четырехэтажного дома в тихом центре Москвы был прямо-таки завешан мемориальными досками, среди которых была и академика Широкова. Но если раньше там жила элита советской науки, то теперь личности там попадались самые разные, судя по доносившимся из окон звукам музыки, отнюдь не классической. Массивная металлическая дверь в подъезд была оборудована не только домофоном, но и переговорным устройством, и Крячко нажал на звонок, одновременно демонстрируя развернутое удостоверение. Дверь тут же распахнулась, и здоровый парень в форме охранника вежливо поинтересовался, кому это так не повезло. Выяснив, что Стас направлялся к Широковым, очень удивился, но комментировать не стал. Нужная квартира находилась на третьем этаже, но лестницы были мало того что широкими, так еще и пологими, и подъем был практически незаметен. Не успел Стас нажать на кнопку звонка, как дверь, казавшаяся на фоне тех, что он видел ниже, бедной сироткой, распахнулась и на площадку выпорхнула девочка лет пятнадцати. Ее невысокая, тонкая, какая-то хрупкая фигура, длинные, прямые, черные, спускавшиеся по плечам волосы, цвет и разрез глаз, а также оттенок кожи явственно свидетельствовали, что в ее жилах течет не только славянская кровь.
– Вы к кому? – удивленно спросила она.
– Меня зовут дядя Стас Крячко, а тебя как? – спросил в ответ он, радушно улыбаясь.
– Юля Широкова, – ответила она.
– Здравствуй, Юленька! Я к Екатерине Константиновне. Это, наверное, твоя бабушка?
– Ну да! – кивнула она и крикнула в квартиру: – Бабуля! Тут к тебе пришли!
Из глубины квартиры, тяжело ступая и опираясь на палку, появилась сурового вида очень аккуратно и со вкусом одетая пожилая дама, неожиданно в брюках, и выжидательно посмотрела на Крячко.
– Беги, Юленька! Ты ведь, наверное, по своим делам торопилась, – улыбнулся он девочке.
– Да-да, Юленька! Ступай! – И, когда девочка сбежала по лестнице, спросила: – Чем обязана?
Вместо ответа Крячко предъявил ей удостоверение, которое она, надев висевшие на шнурке на шее очки, внимательно прочла, а потом вздохнула:
– Значит, этот мерзавец все-таки что-то натворил!
– Как я понял, это вы о зяте? – догадался Стас.
– О ком же еще? Он принес в нашу семью столько горя, что от него можно ожидать чего угодно, – неприязненно сказала она и пригласила: – Проходите, пожалуйста!
Стас шел и с любопытством осматривался по сторонам. Этот дом не был богатым, в смысле – навороченным, как теперь принято говорить, нет! Он был очень достойным и интеллигентным. Конечно, при жизни академика здесь все было несколько иначе, более ухожено, что ли, а сейчас во всем чувствовалось отсутствие мужской руки и какая-то потерянность, словно дом тосковал по хозяину.
– Прошу, – сказала Екатерина Константиновна, показывая на кресло, – а я сейчас чай принесу.
– Не утруждайтесь, пожалуйста, – попросил Крячко. – Я чай и на кухне попить могу.