Предатели Гора

Норман Джон

— Но к чему тогда весь этот суд? — удивилась она.

— А я разве сказал, что мы на суде? — удивился Амилиан. — Кажется, я предложил тебе считать, что Ты на суде, а это несколько отличается.

— Я не понимаю, — пробормотала она.

— Возможно, по своей природе, это скорее некое слушание дела, небольшое неофициальное расследование, или допрос.

— Командующий? — запнулась девушка.

— И возможно, продолжил мужчина, — тебе стоит больше беспокоиться, не столько об обвинениях, которые являются подходящими только для свободных людей, сколько о причинах для наказания, которые являются подходящими для рабынь.

Публия смотрела

на него глазами круглыми от ужаса.

— Впрочем, — усмехнулся он, — с рабыней может быть сделано что-угодно, и без указания каких-либо причин.

— Командующий, — прошептала девушка.

— Не думаю, что в свете этих обстоятельств, нам стоит интересоваться такими вопросами, как намеренное сокрытие касты, нарушения этикета, необоснованные преимущества, подвергание риску сограждан и недостаток патриотизма. Скорее, мы должны рассмотреть вопросы, которые, как мне кажется, являются более подходящими для твоего случая, и, боюсь, к твоему сожалению, намного более серьезные.

— Какие вопросы? — заикаясь от испуга, спросила она.

— Полагаю, что главным среди них, будет искажение статуса, — сообщил командующий.

— Я не понимаю, — потерянно прошептала бывшая Леди Публия.

— Выдача себя за свободную женщину, — подсказал Амилиан.

Девушка открыла было рот, но заговорить не осмелилась.

— Ну и конечно, — продолжил он, — есть несколько мелких связанных с этим соображений, например, высокомерная речь, разговор без разрешения и отказ использовать надлежащие формы обращения.

Бывшая Леди Публия задрожала.

— А вот теперь можешь говорить, — разрешил мужчина.

— Как Вы можете видеть, единственный ошейник, который на мне надет, — указала она, подняв руки к ошейнику сирика, — является частью этих уз. Вы также можете видеть, что я не заклеймена!

— Являешься Ты свободной женщиной, или нет? — строго спросил Амилиан. — Говори ясно.

Девушка, стоящая на коленях на палубе, вздрогнула, от чего звякнули надетые на неё цепи. Её взгляд бешено заметался с одного лица на другое, она крутила головой из стороны в сторону. Должно быть, в этот момент она лихорадочно размышляла, мог ли кто-либо из присутствующих быть на верхней площадке и слышать, произнесённые ею самонеобратимые слова самопорабощения. Наконец, оставаясь на коленях, она снова привстала, оторвав бёдра от пяток, выпрямила спину, и, боюсь, приготовилась смело ответить на вопрос Амилиана отрицательно. Она подняла голову, набрала побольше воздуха в грудь.

— Советую тщательнее продумать свой ответ, — бросил я из-за её спины.

Внезапно услышав мой голос, она вскрикнула в отчаянии, дёрнула руками, но была остановлена натянувшейся между ними цепью. Затем её руки беспомощно упали вниз, а плечи задрожали. Признаться, я даже подумал, что девушка может упасть в обморок. Затем, немного придя в себя, она сгорбилась, повернулась вполоборота назад и, немного приподняв голову, нашла меня взглядом. Я смотрел на рабыню сверху вниз, сложив руки на груди. Под моим взглядом бывшая Леди Клодия быстро склонила голову.

Она снова повернулась, лицом к Амилиану.

— Я — рабыня! — всхлипнула девушка и, растянувшись перед ним на животе, прижав скованные руки к палубе бёдрами, взмолилась: — Простите меня, Господин! Пощадите меня, Господин!

Увидев меня на палубе, стоящим среди свободных мужчин, как равный среди равных, она сделала правильный вывод. К тому же, несомненно, у неё было некоторое понятие, того, что я делал на стене, хотя про всё остальное

ей было неизвестно. Не думаю, что у неё в этот момент появилась хоть капля сомнения относительно того, кому поверят в случае какой-либо её попытки оспорить моё заявление. Тем более, что Леди Клодия, как всё ещё свободный человек, могла дать показания в мою пользу, как присутствовавшая там свидетельница. Кроме того, был ещё юный арбалетчик, которого она, конечно, не знала в лицо, поскольку голова её была упакована в мешок, однако используя мычание, она признала себя рабыней и перед ним и передо мной, более того, продемонстрировала образец соблазняющего и умиротворяющего поведения рабыни. Само собой, у неё больше не осталось никаких заблуждений, относительно того, знали ли Амилиан и другие мужчины правду. До неё теперь дошло, что они просто играли с рабыней.

— Это — серьезный вопрос, — сказал ей Амилиан, покачав головой, — когда тарскоматка утверждает, что она ею не является.

— Но я же открыто не заявляла, что была свободной женщиной, Господин! — взмолилась плутовка.

Её заявление было встречено смехом тех, кто стоял вокруг. Улыбнулся даже Амилиан. Все её поведение свидетельствовало о том, что рабыня пытается ввести мужчин в заблуждение относительно её статуса.

— Пожалуйста, простите рабыню, Господин! — заплакала бывшая надзирательница, и даже, с некоторой робостью, немного приподняла бёдра.

Последнее её действие мужчины встретили взрывом хохота. Признаться, я сам не хотел, чтобы она, в ответ на вопрос Амилиана, относительно её статуса, прямо заявила, что является свободной женщиной. Хотя, конечно, рабыня в тот момент ещё не понимала этого, но она уже тогда была в достаточно затруднительном положении. Ясно дав ей понять тщетность такой лжи, разрушительной в своих последствиях и, чтобы прекратить тщетные попытки продлить её комедию абсурда, я фактически спас девушку от зверских пыток, а возможно и от смерти. Это — весьма серьезная «причина для наказания», попытка рабыней скрыть или отрицать свой статус. Разумеется, обычно у невольницы крайне мало шансов совершить подобный проступок, поскольку в большинстве случаев её выдают ошейник, клеймо и одежда отличительного вида, если таковая вообще имеется.

— На колени, — приказал ей Амилиан.

Девушка, путаясь в цепях, вытащила из-под себя руки, и снова встала на колени перед командующим. При этом, она скрестила закованные в кандалы руки на груди, прикрывая ими свою наготу. Это было странно и немного интересно, наблюдать это внезапное проявление испуганной скромности, теперь, когда она познала свою рабскую уязвимость.

Под пристальным взглядом Амилиана рабыня опустила руки. Потом, словно кожей ощущая пронзительный, оценивающий взгляд, она откинулась на пятки и встала на коленях прямо. Пристальный взгляд командующего не отпускал её до тех пор, пока бывшая Леди Публия, густо покраснев, не развела колени в стороны.

— Как Ты стала рабыней? — спросил командующий, хотя, конечно, и сам это уже прекрасно знал.

— Я призналась в своём рабстве, — ответила она, — а затем произнесла слова самопорабощения.

— И с этого момента, — кивнул Амилиан, — Ты прекратила быть человеком и перешла в разряд собственности.

— Да, Господин, — прошептала рабыня.

— Фактически в разряд домашних животных, — добавил мужчина.

— Да, Господин, — признала она.

— И как по-твоему, это приемлемо когда имущество, домашнее животное претендует на статус людей? — поинтересовался командующий.