Предательство
Шрифт:
За две недели до этого его позвали в Сёдерхамн, предложили подзаработать на уборке строительного объекта, где отец прокладывал трубы. Он обрадовался — они с отцом проведут вместе два дня, у них наверняка будет возможность поговорить, он объяснит, что не может больше лгать.
Целый день он ждал подходящего момента, но напрасно. Ладно, решил он, за ужином в гостинице шанс обязательно появится. Когда они вошли в кафе, она уже была там. Они не успели доесть, как отец пригласил ее к ним за стол. Заказал еще пива, потом еще и еще. Юнас сидел молча, стыдился отца,
И Юнас снова против воли стал предателем.
Мать повернула голову и посмотрела на него. Она не произнесла ни слова, но вопрос читался с кристальной ясностью. Он отвел взгляд. Сел перед ней на корточки, опустив голову, его лицо у ее правой ноги. Он молил Бога, чтобы она прикоснулась с нему. Дала знак, что прощает. Что понимает, что он не хотел ей зла. Что он делал это ради нее.
Прости.
Прошло несколько секунд или минут.
С шумом отодвинув стул, она встала и вышла из кухни, не посмотрев ни на кого из них.
И где-то глубоко в душе он уже тогда знал, что она никогда не вернется.
Он поставил машину прямо у главного входа, плюнув на запрещающий парковку знак. Пусть попробуют ему сегодня выписать штраф.
Никогда прежде лифт не поднимался так медленно. На каждом этаже кто-то выходил и садился, он так нервничал, что почувствовал во рту вкус крови.
Коридор пуст. Он быстро подошел к палате Анны и уже взялся за дверную ручку.
— Юнас, подождите.
Он обернулся на голос. К нему спешила едва знакомая медсестра.
— Доктор Салстедт сейчас подойдет, думаю, вам лучше пока не входить.
Какого черта. Никто и ничто не может помешать ему войти к ней, он сделает это сейчас, сию секунду.
Он потянул за ручку.
В проеме двери кровать не просматривалась, но того, что он увидел, было достаточно.
Внезапная апатия помешала ему сделать шаг вперед. Мгновенная утрата инициативы, ни о чем не нужно думать, ничего не нужно предпринимать, он ничего не чувствует.
Остановка перед осознанием.
Страстное желание не прикасаться к ручке, не видеть света свечи, заметавшегося по стенам от сквозняка, когда он открыл дверь.
Рука на его плече, отсекающая малейшую возможность побега и возвращающая назад в будущее. Повернув голову, он увидел печальное лицо доктора Салстедта. Чужое прикосновение толкнуло
Чистая прибранная палата. На кровати Анна, накрытая белой простыней. Зонды и провода сняты, аппаратура вывезена к пациентам, которым еще можно помочь.
К ней подошел доктор Салстедт.
— Очередной тромб, в четыре часа.
В четыре.
Он лежал, прижавшись губами к плечу Линды.
— Мы ничего не смогли сделать.
Он лежал там голый и отдавал другой женщине их с Анной желание.
Он подошел, присел на край кровати, но прикоснуться к Анне не решился. Его руки — улика.
— Вы, наверное, хотите побыть один?
Он не ответил, но услышал шаги доктора и звук закрывающейся двери.
Ее руки скрещены на груди. Скрючившаяся левая судорожно пытается удержать правую. Белая повязка на шее, там, где была трубка аппарата искусственного дыхания.
Он оставил ее только на один вечер, и она тут же воспользовалась шансом. Она поняла. Почувствовала, что он с другой, и наказала его. Два года и пять месяцев она лежала, выжидая, подстерегая идеальный момент для мести. Она тщательно все рассчитала и бросила его раз и навсегда.
Он никогда не получит прощения. В этом и заключается ее наказание. Остаток своей жизни он будет жить, понимая, что она никогда не простит ему все, что он совершил.
Он встал и посмотрел на тело, лежащее на кровати. Сколько времени он потратил на то, чтобы завоевать ее любовь. Но в ответ получил лишь предательство.
Он мог поклясться, что видит улыбку на ее губах. Она думает, что победила, что месть удалась. А того, что он ради нее сделал, все равно не хватит, чтобы рассчитаться с долгом.
— Ты мне не нужна. Слышишь меня, шлюха. Я встретил настоящую женщину, женщину, которая любит меня таким, какой я есть. Она не такая, как ты… Она не считает любовь минутным удовольствием, которое можно себе позволить, если нет ничего повеселее.
Внезапный гнев клокотал в нем, заставляя выплевывать слова. Он должен заставить ее отреагировать, она должна понять, что больше не властна над ним, что она проиграла.
Сзади открылась дверь, и он оглянулся. Вернулся доктор Салстедт, на этот раз вместе с уродиной психотерапевтом. Остановившись у порога, они выжидательно смотрели на него.
— Как вы?
Это спросила женщина с буравящим взглядом. На ней был тот же красный свитер и дурацкие пластиковые бусы, что и позавчера. И те же три неоновые ручки в нагрудном кармане.
Он ей улыбнулся:
— Знаете что? Эти ваши бусы. Ничего более уродливого, чем эти ваши бусы я, чтоб вы знали, не видел.
Доктор Салстедт смотрел на него во все глаза. Но Ивонн Пальмген так легко не сдавалась. Она сделала два шага к изножию кровати.
— Я сочувствую вашему горю.
Он снова улыбнулся:
— В самом деле?
Он повернулся и задул свечу на прикроватном столике.
— У нее, как известно, есть брат где-то в Австралии, но я понятия не имею, насколько его все это огорчит. По крайней мере, пока он никак не проявлялся. Никаких других скорбящих я не знаю.
Доктор Салстедт, приблизившись, снова положил ему руку на плечо. Кто его об этом просил?