Предчувствие: Антология «шестой волны»
Шрифт:
— Вот-вот, — ответил Шаунов на признание девушки и заметнул покатый камень-лепёшку.
— Вода в небе, вода перед тобой, — философски заметил Гутэнтак, — наконец, ты сам состоишь из воды. Не это ли суть подлинная гармония?
— Вот-вот, я к тому же.
— А хочешь увеличить число воды?
— Число воды? — недоумённо сказал Миша. — Вот-вот, слова-то какие.
Гутэнтак нырнул в заросли. Радостно выволок из кустов целую заржавленную кастрюльку, подошёл к воде, зачерпнул.
— Если я вылью это тебе за
— Не-а, — лениво сказал Миша. — Много гармонии — это перебор. Вспомни анекдот от мастера Клыка.
Мокрые, но довольные они поднимались вверх.
— Не это ли та лестница, что ведёт к просветлению? — задался вопросом Гутэнтак.
— Я думаю, что туда ведёт скорее скоростной лифт, — немного подумав, ответил Михаил Шаунов.
По обе стороны лестницы желтела и местами даже зеленела русская осень.
— Тебе не кажется, что эта погода достойна памятника? — патетично спросил девушку Шаунов.
Они шли, держась за руки. Он обнимал её, прижимал к себе: делал вид, что намечается большая любовь.
— Может быть, ты всё-таки возьмёшь сто долларов?
— Нет, — твёрдо ответила она.
— Как знаешь.
Они шли той же дорогой, поднимаясь вверх бульваром Наполеона. Дошли до бывшей улицы Ленина, свернули на Скатёрную. Слева дремал городской парк, справа неслись оголтелые автомобили. Они шли мимо намоченных курток и городских тополей, миновали «Яму» и Дом Консалтинга.
Скатёрная интересна сама по себе. Улица контрастов, она начиналась в наркоманских кварталах и тянулась до самой администрации. В начале в основном попадались сараи, затем Светозарьевка сменялась девятиэтажными башенками, наконец возникали сталинские строения с четырёхметровыми потолками внутри и яркими вывесками снаружи. Вереница домов упиралась в мэрию и небольшой сквер.
Они брели шеренгой в полтротуара, с задоринкой, мимо озабоченно-неотложных граждан.
У Центромага Света запросилась в туалет, Миша посмотрел с сожалением. Что-то буркнул, кивнул: иди, мол, мы здесь. Она исчезла, надо полагать, на минуту. Гутэнтак посмотрел ей вслед, цокнул языком, подмигнул.
— Да ну тебе эта дурочка, — сказал он.
— Вот-вот, — повторил Миша. — Пошли-ка отсюда, пока она тут пи-пи.
Они завернули на Медицинский, углубились во дворы, выбирая путь среди спортплощадок и хаоса гаражей.
— Хорошая девочка, — слегка задумчиво сказал Гутэнтак.
— Просто замечательная, — согласился Миша. — У неё потрясающие ноги.
— Я видел, — скромно заметил друг.
— Но ты не представляешь, какие у неё губы, — с воодушевлением сказал Миша. — Я уверяю, что лучше не бывает.
— Помимо прочего, у неё восхитительные глаза, очень ласковые и выразительные, — подметил Гутэнтак.
Словно в подтверждение его слов Миша
— Конечно, — сказал он. — А ещё у неё белые трусики, и вообще, она очень добрая.
— Может быть, самая добрая девушка в этом городе, — сказал Гутэнтак.
— И не говори, — уверенно сказал Миша. — Просто девушка чьей-то мечты. Я получил удовольствие, когда обнимал её у воды. Она ведь меня тоже обнимала, ты видел? Заметь, что во многом это было и духовное наслаждение. Я думаю, она меня вспомнит. И как всё-таки жаль, что мы не оказали ей материальную помощь. Эти поганые доллары жгут мне сердце.
— Дай-то бог, если вспомнит.
Гутэнтак молитвенно сложил руки.
— Вот-вот.
Из подворотни показался полувековой дядька, точная копия утреннего, но всё-таки не он. Помятый, растерзанный, может быть, даже алконавт. Верхние пуговицы были расстёгнуты, клетчатая рубашка распахнулась и являла миру волосатую, в меру загорелую грудь.
Миша уверенно направился в его сторону.
— Деньги нужны?
— Сколько?
— Сотня баков.
— Ого, — сказал мужик, отроду не слыхавший про столько денег. — А что нужно сделать?
— Да ничего не нужно, — улыбнулся Миша. — Берите, пользуйтесь. Купите подарок любимой женщине или детям, если у вас есть дети. Напейтесь с радости, купите себе галстук. Да что хотите.
Он порылся в кармане брюк и протянул тому единственную бумажку.
— Ваше, ваше, — махнул он рукой. — Да не смотрите на меня так.
Друг строил в десяти шагах уморительное лицо.
Две минуты брели в молчании, наконец Гутэнтак не выдержал:
— Что, Миша, потянуло на искупить?
— Вот-вот. А ты не знаешь, где можно собрать побольше людей?
— У тебя долларов не хватит, — хмыкнул он.
— Да ну их, какие доллары.
Они вышли на свой любимый проспект Труда. Короткий мужчина в очках спросил о времени.
— Четыре пятнадцать, — вежливо, но наугад сказал Миша.
— Спасибо, — сказал короткий.
Вытянул запястье: часы шли на три минуты вперёд.
Перед ними стоял большой сероватый дом. Табличка извещала, что внутри дома находится много чего разного, в их числе скромный банк и невнятные профсоюзы.
— У профсоюзных крыс сегодня собрание, — сосредоточенно сказал Миша. — Что-то типа регионального Съезда, я слышал по новостям. Пойдём к ним.
— Я понимаю, что дело нужное, — ответил Гутэнтак. — Но стоит ли мориться с этими червяками? И какое нам дело до профсоюзов?
— Наша цель — преобразить мир, — повторил Миша школьное правило. — А значит, нам есть дело до всего, что в этом мире творится. В том числе и до откровенно крысиных сборов. Пошли, поработаем.