Предчувствие любви

Каширин Сергей Иванович

— М-да, по крепости — поистине термоядерные. В голове звон, как после контузии, — признался Шатохин.

— Извините, товарищ лейтенант. Это вы с непривычки, — с лукавым видом взглянул на него Калюжный. — А для нас — самый смак.

Ну как тут не сказать: во всем ощущается атомный век! Когда-то железную печку называли «буржуйкой», а Валентин походя окрестил ее реактором. Обыкновенные махорочные сигареты кто-то в обиходе шутливо переименовал в термоядерные. Так чего же удивляться тому, что тревога сегодня — атомная!

А в душе снова

шевельнулся холодок. Что делается сейчас на аэродроме? Не прошло еще и двух суток, как мы прибыли сюда, а гарнизон вторично взбудоражен сигналом сирены. Не на всякой пограничной заставе так часто звучит команда «В ружье!».

Что же случилось? Что-то, видимо, серьезное. Что-то очень серьезное. Нет, право, лучше находиться на самом трудном участке, чем томиться в неведении.

Зубарев, заложив руки за спину, нетерпеливо прохаживался взад-вперед между столами. Шатохин, морщась и смешно оттопыривая губы, пытался докурить непривычно горькую сигарету. Один Пономарев выглядел совершенно спокойным, продолжая беседовать с ефрейтором Калюжным.

— И часто в этом подземелье проводятся занятия? — спрашивал он.

— Обычно в дни летно-тактических учений. Командир говорит, что не надо забывать, как приходилось готовиться к полетам в годы войны.

— А сегодня вы здесь зачем? В наряде?

— Нет, это новички. Они только-только к нам прибыли. Их еще и в боевой расчет не включили. Вот мне и приказано дежурить тут с ними до отбоя. Когда объявляется тревога, в казарме не положено оставаться никому.

— Понятно, — усмехнулся Валентин. — Товарищи по несчастью.

— Что вы сказали?

— Да нет, ничего. Это я в шутку. Давайте-ка подбросим еще пару полешек…

Не в таких ли укрытиях на прифронтовых аэродромах наши летчики готовились к вылетам в бой? Не в таких ли скупо освещенных, наспех оборудованных классах теоретически выверялась знаменитая формула Покрышкина? А теперь сюда пришли мы. Мы не воевали, но если потребуется…

Рывком, как от порыва ветра, распахнулась дверь, по полу потянуло холодом. Обернувшись, мы увидели невысокого человека в меховом обмундировании. Через плечо у него был перекинут ремень противогазной сумки. В левой руке он как-то совсем по-штатски держал пухлый дерматиновый портфель.

— Замполит! — негромко, почти шепотом предупредил нас Калюжный, поднимаясь со скамейки.

— Начинается, — процедил Пономарев. — Сейчас заведет…

— Пономарь, — оборвал его Зубарев, — замри!

Сбоку раздался грохот: Шатохин нечаянно опрокинул табуретку. Вошедший подождал, пока он поднимет ее, и вскинул руку к ушанке:

— Капитан Зайцев. Заместитель командира по политической части.

У него было продолговатое худощавое лицо, возле тонких нервных губ — две глубокие, скобками, морщины. По виду — лет тридцать, а голос — высокий, звонкий. Подумалось: несолидный какой-то голос, мальчишеский. Да еще этот портфель!..

— Ефрейтор Калюжный! Ведите вашу группу в распоряжение инженера, — приказал

он.

— Есть! — ефрейтор прищелкнул каблуками.

А капитан уже повернулся к нам. Окинув каждого пристальным, изучающим взглядом, он подчеркнуто официальным тоном сказал:

— Товарищи летчики, нам необходимо перегнать на другой аэродром несколько боевых машин. Готовы?

— Боевых? — переспросил Шатохин.

— Да, боевых.

«Вот оно!» Таких вопросов ради знакомства не задают. Значит, мера вынужденная. Значит, тревога не учебная.

— Я готов! — Пономарев первым сделал шаг вперед.

— Надо так надо, — невозмутимо, словно речь шла о самом обычном деле, произнес Зубарев. Он тотчас встал рядом с Валентином. Я поспешил присоединиться к ним. Чуть помедлив, занял место в нашей небольшой шеренге и Лева.

— Та-ак, — удовлетворенно протянул замполит, глядя на нас потеплевшими глазами. — Рад, очень рад такому пополнению. — И повел рукой в сторону столов: — Прошу садиться.

Садиться? Зачем? Мы ожидали, что после такого разговора Зайцев сразу же поведет нас к самолетам, а он и не собирался. Но почему?

— Начальство изволило пошутить, — разочарованно обронил Валентин.

— Вы о чем? — недоуменно взглянул на него капитан.

— Нет, это вы о чем?! — Пономарев смотрел уже с вызовом. — Проверочку нам устроили, да? Разыграли? Вторые сутки мы здесь болтаемся, не знаем, что происходит, и никому до нас никакого дела. Наконец является замполит. Ну, думаем, объяснит. А вы? «Садитесь!..» Нет, хватит! — Валентин рубанул воздух кулаком, — насиделись.

— Товарищ лейтенант, да имейте же выдержку! — повысил голос капитан Зайцев.

— Виноват, — осекся Пономарев.

Раскрыв свой вздутый портфель, капитан достал карту и расстелил ее на столе:

— Читайте. А я поясню.

Карта напоминала ту, которую мы видели в солдатском клубе. Острова и материки в ней были развернуты вокруг Северного полюса, повсюду густо пестрели нанесенные цветными карандашами условные обозначения. Через центр и справа налево тянулись ломаные черные линии. Одна из них шла от американского берега к Гренландии, другая к Аляске, но большинство — вдоль советских границ.

— По этим трассам, — Зайцев показал карандашом, — ежедневно курсируют самолеты. Да, да, те самые, что в прессе принято называть неизвестными. Ну, нам-то они известны. Они подглядывают в каждую щель за нашими военными объектами. Словом, шпионят господа.

— Так надо отвадить! — вырвалось у Зубарева.

— Согласен, — кивнул капитан, — надо. Да ведь они ходят в нейтральной зоне. Вот здесь, над международными водами. А вот здесь, — он повел карандашом чуть севернее, — патрулируют их бомбардировщики. Зачем? Чтобы постоянно быть ближе к намеченным целям. Чуть что — разворот в любую сторону. Вчера один драпает, видит, что нашим его не достать, и совсем, наглец, распоясался. «Иван, — говорит, — иди домой». Ну, об этом вы знаете. А сегодня…