Предчувствие любви
Шрифт:
— Остановим! — Валька рубанул воображаемую ленту финиша. — Слабаки — не мы. Игра стоит свеч! Марафон так марафон!
Словом, уговорил. И мы двинули.
К конечному пункту маршрута добрались лишь к половине восьмого, то есть в девятнадцать тридцать. По шоссе трястись пришлось в открытом кузове грузовика, но это уже детали. Главное, шофер оказался по-русски покладистым и подвез нас едва ли не к самым дверям поселкового клуба.
Залитый ярким электрическим светом клубный зал был уже битком набит молодежью. Важно восседая на стуле, поставленном
Нас так и обдало жаром. Намерзлись мы все-таки, пока добирались, а тут — такая теплынь. Красота!
Я странно заволновался и на какой-то момент точно оглох. Право, наши лопаты при расчистке аэродрома шуршали намного тише, чем туфельки здешних модниц.
— А где же эти, как их… самоеды? — с какой-то чисто мальчишеской непосредственностью спросил Лева Шатохин. В его простодушном взгляде сквозило явное разочарование.
— Сам ты самоед, — снисходительно фыркнул Пономарев, устремляясь к распахнутой двери. Он уже взял кого-то на мушку, и в его глазах заиграл огонек азарта. Олег Архаров, наблюдая за ним, тихо посмеивался.
Зубарев растерянно хлопал своими длиннющими ресницами. Да я и сам был малость смущен. Когда мы ехали из училища в Крымду, представление о Севере у нас наивно связывалось с чукчами, ненцами, эскимосами и другими жителями тундры. А городок-то наш, чисто русский. И простые, открытые лица девушек казались нам такими красивыми, такими родными, как будто мы их знали уже с незапамятных времен.
— Билетики, молодые люди, — остановила нас по-праздничному одетая контролерша.
— Пожалуйста, — в тон ей отозвался Олег Архаров, предусмотрительно взявший билеты на всех. А Пономарев, вдруг учтиво склонившись, спросил:
— Как зовут вашего баяниста?
— Кольку-то? — билетерша улыбнулась.
Валентин тотчас извлек из кармана блокнот, что-то черкнул, вырвал листок, сложил его пополам и попросил:
— Будьте добры, передайте ему записочку.
— А как же?..
— Не беспокойтесь, мы за вас подежурим. Без билета и муха не пролетит.
Что взбрело ему в голову? Не спрашивая, я хотел было пройти в зал, но Валентин загородил мне дорогу и поднес к губам палец:
— Тсс! Притормози.
Он всех нас задержал. Олега тоже не пропустил. И зашептал, обстреливая глазами танцующих девушек:
— Гляньте, гляньте сюда! Какой бюст! Не бюст — бруствер. А вот эта, а? Хороша-а!
— Оставь, не дури! — одернул его Зубарев. Валентин словно и не слышал.
— Смотри, а парни-то, парни… Во стиляги! Не штаны — дудочки. И как они в них влезают? Без мыла, пожалуй, не натянешь. Ха-ха… Страдальцы моды.
Волосатики.
Танец меж тем закончился. Пары быстро разошлись, освободив центр зала, и нам было видно, как баянист читает поданную ему записку. Затем он посмотрел в нашу сторону, кивнул и положил пальцы на лады.
— Что
— За мной шагом арш! — не отвечая, скомандовал Валентин и с победным выражением лукаво сощуренных глаз первым шагнул вперед. Следом, как почетный эскорт, двинулись мы.
И тут грянул авиационный марш.
Вон оно что! Ну, Валюха! С ним не заскучаешь.
— Летчики! — прошелестело из конца в конец. — Летчики идут!
— Небось под градусом, — послышался чей-то ревнивый мужской голос.
— Почему? — возразил другой.
— Жизнь у них такая. Вечно в обнимку с опасностью, вот и…
Мы не удостоили ревнивцев и взглядом. Ишь, выдумали! Ну что ж, смотрите! Петлицы голубые, эмблемы золотые. И канты — тоже голубые. На груди — значки: широко распростертые крылышки со скрещенными мечами на них. И плечи развернуты, и грудь — колесом. Каждый строен, подтянут, а уж поступь, поступь!.. Молодые живые боги, — как сказал мой любимый поэт Алексей Недогонов. А что? Пусть не боги, но небожители. И ни в одном глазу. Зарубите себе на носу, досужие остряки: пилоты не пьют!
«И — ша! Смирно и умри!» — как говорил тот пехотинец, который терял самообладание при крике «Воздух!». Знал: с авиацией не шутят. Нигде. Ни там, в небе, ни на земле.
— Дамский вальс! — перекрывая разноголосый шум, объявил баянист и бросил выразительный взгляд на Валентина. Чувствовалось, что и это он сделал по его указке: — Дамы приглашают кавалеров, дамы кавалеров отбивают.
Как и подобает настоящим мужчинам, мы сохраняли независимый вид. Нет, дорогие северяночки, всякие там сантименты и томные ахи-охи нам противопоказаны. Мы — ребята серьезные. Мы — парни суровые. Нервы — железо, и никаких соловьев! Наши соловьи — реактивные турбины. Запоют — весь мир запрокидывает голову и замирает в немом восторге, дивясь невиданному мужеству рыцарей воздушного океана.
А девчата уже окружили нас плотным кольцом. Мы сдаваться не торопились, но кто же устоит перед девичьей улыбкой! Первым был взят в плен Пономарев, а следом и мы пошли нарасхват. Не успеешь рассмотреть одну партнершу, как над ухом раздается хлопок нежных ладош, и ты уже перехвачен другой.
За дамским вальсом было дамское танго, потом фокстрот, потом снова вальс. В зале становилось все теснее. Я пытался защищать свою напарницу от толчков, растопыривая локти, но это почти не помогало. Рядом, то и дело натыкаясь на нас, с грацией тяжелого бомбовоза виражил Шатохин.
Неугомоннее всех был Валентин. Он вертелся как заведенный. Однако вскоре и он, шумно отдуваясь, рухнул в придвинутое к стене откидное кресло. Лицо его возбужденно пылало.
А где же Зубарев? В зале его не видать. Исчез. Или он вообще не танцевал?
Мы отправились на поиски и обнаружили его в фойе. Смущенно отводя глаза, он в гордом одиночестве топтался за дверью.
— Николаша! — кинулся к нему Валентин. — Ты что срамишь нашу летную породу?
Зубарев отмахнулся:
— Отстань. Иди скакай.