Предчувствие смуты
Шрифт:
— Наши подъедут завтра, — говорил Владимир Владимирович, закуривая очередную сигарету. — Отстегну им тридцатку.
— За что?
— Они тоже люди. Их дети тоже кушать хотят. А что касается ваших пограничников, то есть прикордонников, вас они перехватят километров за пять отсюда. Сторгуетесь. У них такая же такса. Берут гривнами. Поблизости негде менять валюту.
— У нас рубли.
— Лучше отдайте гривнами. Курс — один к пяти.
Опять налетел дождевой шквал. Ночь стала как чернила. Ребята пригласили тракториста в уазик — переждать. Но тот наотрез отказался.
— Не могу… Тоня меня как нюхнет — подумает, что я из гроба. Удивляюсь, как вы дальше с таким грузом?
— А нам привычно, — произнес Илья. — Не с розами дело имеем.
— Понятно, свое… не воняет, — напомнил тракторист с благодушной улыбкой.
На его мокром загорелом лице дрожали капли влаги. Он был доволен, что с ним щедро расплатились.
— Вы, ребята, поезжайте, а я постою. Как подниметесь на бугор, мигнете фарами, я буду знать, что вы на Украине. А если попадетесь, смело говорите: вам привет из России от Владимира Владимировича. Пограничники меня хорошо знают… Имейте в виду: в мире нет иной государственной границы, которая была бы предельно дружеской, как наша. Тут хотели даже пограничный столб вкопать, но начальство, видимо, посчитало, что это глупость — столб долго не простоит: или границу ликвидируют, или столб утащат. В степи каждое бревно в хозяйстве не лишнее.
Через полчаса невидимый отсюда уазик уже за границей поднимался на бугор. На гребне, предполагая, что Россия позади, сделали остановку, включили дальний свет, несколько раз мигнули фарами.
Вышли из машины, в шуме дождя какое-то время смотрели на восток. Наконец заметили луч, пробивавшийся, как показалось, из-за бугра. Еще раз светом посигналили. А дождь все шумел, поливая ночное пространство. Не скоро в ответ фара мигнула — это светлое пятно исчезло на мгновение и снова появилось, но уже перемещалось, удаляясь.
— Уехал, — сказал Илья. — И мы тронемся по нашей Украине.
Впереди блестело мокрое шоссе. Изредка возникали при дороге кустики шиповника. На них угадывались розовые гроздья.
До самого Айдара так и не встретилась ни одна живая душа.
Возникало ощущение, что пограничники дружественной страны сами себя не опасаются.
10
Вернуться во Львов, не увидевшись с Алексеем Романовичем Пунтусом, Гуменюк не мог. Посылая на Слобожанщину своего помощника, адвокат Шпехта имел далеко идущие планы.
По стечению обстоятельств, Пунтус больше, чем кто-либо, подходил для выполнения нескольких заданий. Одно из них было от польского журналиста Климента Запитецкого — нелегально переслать из Москвы в Грозный два миллиона долларов для оплаты снайперов-наемников. Второе задание: вывезти из Чечни тело убитого в перестрелке корреспондента газеты «Варшава выборча».
Два разных задания Варнава Генрихович объединил в одно. Зенону Мартыновичу он так и сказал: «Одним выстрелом убьем сразу двух зайцев, а гонорар отхватим, как за два».
По всем прикидкам так оно и получалось. Варнаве Генриховичу не в новинку было хитрить. Это он подсказал Гуменюку, на какую наживку клюнет Микола Перевышко.
— Посылать нужно двоих. Второго подыщи по месту жительства Миколы. И — выезжай немедленно, — наставлял он своего помощника. — Труп имеет свойство портиться.
— А если его забальзамировать? — предложил Гуменюк. — Как фараона в Египте.
— Чтоб тело сохранить хотя бы на месяц, — пустился в разъяснение Варнава Генрихович, — нужно нанять десяток профессоров-анатомов, лабораторию, материалы… — И тут же уточнил: — Когда бальзамировали товарища Котовского — на Украине его пока еще помнят, — обошлись без профессоров. Был спирт и саркофаг. Заспиртованный Григорий Иванович лежал, как миленький, при всех регалиях и не портился.
— Лежал, пока был заспиртованный…
Историю с бальзамированием Котовского Варнава Генрихович знал, как свою жизнь.
— А что случилось потом с телом вашего легендарного полководца?
— Мне говорили, его предали земле, — показал свою осведомленность Гуменюк.
— А до этого?
— Была война. Пришли румыны. Разбили саркофаг, спирт выпили, а тело закопали… Почти три года лежал труп в жирном черноземе и не совсем испортился… Так что, Варнава Генрихович, ход моей мысли верный. Вот только где в Чечне достать бочку спирта? Чеченцы, они хоть и мусульмане, но нормальные люди. В Грузии я видел, как они пьют чачу.
На эту затею Шпехта махнул рукой:
— Пусть замораживают. Для поляка слишком высокая честь — бальзамировать. И спиртовать не будем — опасно. А вот как в дороге замораживать — медики проинструктируют.
На том и решили: Микола — специалист по холодильным установкам, вот он в дороге и будет у трупа журналиста поддерживать минусовую температуру.
— Захочет ли Микола ехать в Чечню? — высказал сомнение Гуменюк.
— Захочет, — заверил Шпехта. — Он же любит Соломию! А любовь способна толкнуть человека на любую глупость. Этой легенды мы и будем придерживаться. А что касается Пунтуса, ты уже встречался с папским прелатом, нунцием. У него есть интерес к целинным землям южных областей России. Пунтус согласится держать в своем селе передаточный пункт пересылки в Россию религиозной литературы. Но сначала вам предстоит убедиться, что местные жители за вознаграждение, разумеется, согласятся познакомиться с католическими ценностями.
За неделю пребывания на Слобожанщине Гуменюк встретился с нужными людьми. Ему даже не верилось, что многое из намеченного получается так легко и просто.
Люди по обе стороны границы еще не понимали, что их разделяют не на день и не два, а на годы, а может, и на десятилетия, и линия раздела уже проходит, как в центре Европы — у немцев и поляков, испанцев и французов. Нужно было пережить не одну войну, положить в могилу не одну тысячу солдат, что, например, немцы и поляки еще долго, если не на века, будут питать вражду друг к другу. Даже совсем недавно, когда эти два народа строили социализм, и тогда государственная граница представляла собой проволочное заграждение, где каждый метр оснащен современной электроникой, под неусыпным наблюдением пограничных нарядов.
Мирные жители пограничной зоны — те же пограничники. Каждый незнакомый человек — на подозрении.
Здесь, на Слобожанщине, Гуменюк убедился, что украинцы и россияне — по существу пока еще один, неразделенный народ. Потребуется время, особенно усилия дальнего зарубежья, чтобы люди по обе стороны границы почувствовали, что они — разные народы. Вот тогда и рухнет многовековая русская цивилизация.
Шпехту он обрадует своими наблюдениями. И прелату будет что доложить. Пусть только не скупится на вознаграждение.